Андрей Десницкий - Христианство. Настоящее

Мы как народ, как общество похожи на детей, которые вдруг начинают играть в пиратов или космонавтов и так же внезапно бросают игру, так что за ужином ничего не остается ни от фрегата под черным флагом, ни от межпланетного крейсера. А завтра будет новая игра, и послезавтра еще одна, и никто уже не вспомнит, во что там играли позавчера.

Коллективная ответственность – это когда один солдат попался в самоволке, и вот всей роте отменены увольнения. Это просто, это у нас умеют. Солидарная – это когда мы думаем и решаем вместе, что и когда пошло у нас не так и что можно изменить. Да, при этом мы часто спорим, не сходимся в оценках – это, конечно, сложно и порой неприятно. Покаяние нужно не для галочки, не для осуждения отдельных виновных (конечно, не себя самих), а ради признания простой вещи: все, что происходило и происходит с нашей страной – не результат действия таинственных жидомасонов или отдельных негодяев, а естественное следствие поступков нашего собственного народа, в том числе и нас самих.

Я хочу привести только один личный пример. В 2015 году я впервые участвовал в акции «Возвращение имен» – прочитал у Соловецкого камня имена двух расстрелянных и совершенно неизвестных мне граждан. К ним я добавил имя бригадного комиссара А. М. Круглова-Ланды, мужа моей двоюродной бабушки, расстрелянного в октябре 1938 года и реабилитированного в 1956-м. Я давно знал, что он жил на свете и был убит, но только в этом году я дал себе труд разобраться, кем же на самом деле он был, как и когда погиб.

Это оказалось совсем легко, информация есть в Сети. Круглов-Ланда перед арестом исполнял обязанности начальника Политуправления РККА, да и вообще его биография – образцовая биография комиссара-большевика. Наверное, я потому и не торопился ее узнать, что примерно такое себе и представлял… Мне куда больше нравилась биография моего родного деда – урожденного дворянина, профессионального военного, ветерана-орденоносца.

И все-таки Круглова-Ланду убили по ложному обвинению, у него не осталось потомков, хранить память о нем – моя обязанность, о которой я забыл. Он устанавливал этот строй в нашей стране, он наверняка так или иначе содействовал Большому террору, и он же пал в конце концов его жертвой. А мог бы повоевать, как мой родной дед, и встретить победную весну в Берлине, Вене, Будапеште, в больших чинах и с боевыми наградами.

В те самые тридцатые годы вымарывали из семейных альбомов фотографии дворян и офицеров, сегодня старательно стирают из семейной памяти имена сотрудников НКВД и комиссаров. А ведь их были миллионы, они оставили много потомков. Где они все? Или как спрашивал С. Довлатов: «Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов?»

Имею ли я право помнить лишь ту часть личной или семейной истории, истории моего народа, которая смотрится красиво и обещает почести и выгоды? Имею ли право не сделать выводов на будущее? Риторические вопросы, конечно. Но без настоящего ответа на них, без подлинного переосмысления и возвращения на верные пути так и будем кружить в потемках из поколения в поколение, повторяя прежние ошибки, тоскуя по вчерашним миражам.

Самое первое произведение греко-римской античности, в котором упомянута Библия (еще только Ветхий Завет) – это трактат «О возвышенном», написанный неизвестным автором около 50 года н. э. Среди прочих примеров возвышенного стиля там приводилась и книга Бытия. Можно, конечно, удивляться, почему о Библии греки и римляне впервые заговорили с точки зрения стиля, а не содержания, но ведь это не так уж и странно, если разобраться. Вникнуть в суть этой книги, услышать весть о Едином Боге и о сотворенном Им мире – это достаточно сложно и ответственно. А вот оценить стиль, его величавость и красоту – для этого не нужно особого труда, да и не обязывает это ни к чему. Сказать «книга Бытия проповедует нам Единого Бога», значит встать перед самым важным выбором: поверить в этого Бога и изменить свою жизнь, или отвергнуть эту весть. А вот сказать «язык ее возвышен» можно без таких серьезных последствий.

Нечто подобное происходит и сегодня. Нередко люди ценят в церкви и во всем, что к ней относится, прежде всего возвышенность, неотмирность. Когда заходит речь о возможности перевода богослужения на русский язык, единственный, по сути, аргумент, который выдвигается против, – это как раз необходимость сохранять для общения с Богом особый язык, который сам по себе включал бы молящихся в церковную традицию и не был «испорчен» повседневным употреблением. Аргумент всего один, но для тех, кто его выдвигает, он побеждает любые другие соображения.

Примерно то же самое и с переводами Библии на русский и другие языки: их допустимость признают сегодня все (еще полтора-два века назад было не так, и об этом мы говорили в первой части этой книги), но главная и зачастую единственная претензия, которая выдвигается ко многим новым переводам, касается обыденности языка. Писание не должно звучать как обычное художественное произведение, ему подобает свой, священный стиль, говорят критики.

Насколько справедливы подобные утверждения? Трудно сказать однозначно. С одной стороны, всё, что относится к области священного, всегда и у всех народов отличалось от обыденного. Собственно, в Библии слово «святой» изначально и значило «избранный, отделенный для Бога». Вполне естественно, что и священные тексты непохожи на повседневную речь.

Но бывает и как в музее: церковная утварь, облачения или архитектура могут оказаться настолько ценными, что их просто перестают употреблять по прямому назначению, чтобы они не испортились и не обветшали. Они уже отделены не от повседневности, а вообще от жизни.

А есть люди, которым хочется услышать на богослужении и прочитать в Библии, как жить и что делать здесь и сейчас, и не вникать при этом в грамматические и стилистические тонкости. В конце концов, говорят они, ко Христу мы приходим или к плюсквамперфекту? А Христос говорил с апостолами на самом простом, разговорном языке. Да нет же, отвечают им охранители, молился Он уж, во всяком случае, на особом, священном языке, и Евангелие написано возвышенно…

Не вполне правы тут обе стороны. В Библии, и в Евангелии в частности мы найдем примеры очень разного стиля – к сожалению, мало какие переводы обращают на это внимание. Евангелист Марк писал предельно просто, порой даже с грамматическими ошибками (если судить по строгим меркам школьных правил), он и был простым человеком, а вот Лука получил хорошее образование, и в своем Евангелии он употребил самые разные стили. Точно так же и в нашем богослужении мы можем найти тексты предельно простые и мощные именно в этой своей простоте (например, Трисвятое) и одновременно сложнейшие богословские построения, практически непонятные человеку без специального образования.