Юлия Серебрякова - Четвероевангелие

Повод к осмотрительности в деле определения собственно апостольских произведений дан ранним появлением различных лжеучений, лжеучителей и их книг, написанных в том же стиле, что и новозаветные книги. Уже ап. Павел во Втором послании к фессалоникийцам указывал на появление подложных писем, написанных как бы от его имени (2 Фес. 2: 1), а достоверность своих писем он подтверждал личной подписью (например, 2 Фес. 3: 17; 1 Кор. 16: 21; Кол. 4: 18). Первичный контроль самих апостолов, а также строгая разборчивость и благоговейное уважение, с которым первые христиане подошли к собранию новозаветных писаний, не позволяет сомневаться в том, что апостольские писания не претерпели каких-либо значительных изменений [3] В новозаветных книгах известны фрагменты, которые были вставлены в текст значительно позже его написания. К таким фрагментам относятся, например, эпизод с женщиной, взятой в прелюбодеянии (Ин. 8: 3–11), слова о трех свидетелях в Первом послании ап. Иоанна Богослова (1 Ин. 5: 7–8). Фрагменты Ин. 8: 3–11 и 1 Ин. 5: 7–8 по происхождении относят к глоссам, то есть заметкам на полях, сделанных переписчиками священного текста. Существенно, что сомнения в принадлежности тому или иному новозаветному автору не ставят под сомнение исторической достоверности описанных событий и соответствия апостольскому преданию. Эпизод с женщиной записан как иллюстрация реальным примером слов Спасителя в Ин. 8: 15: « Вы судите по плоти; Я не сужу никого », – и через какое-то время запись этой истории вошла непосредственно в текст четвертого Евангелия. . Отношение священных писателей к попыткам «исправить несовершенство» апостольского учения выражено словами ап. Иоанна Богослова: «И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей» (Откр. 22: 18–19).

Книги, категорически отвергнутые Церковью как подложные, называются апокрифическими (ἀπόκρυφος – тайный, сокровенный). Так во II веке по Р. Х. называли свои писания гностики, уверяя, что их книги содержат в себе высшее тайное знание. На Западе это значение расширили. Блж. Августин («О граде Божием») называет так книгу, происхождение которой отцам неизвестно. Блж. Иероним Стридонский противопоставляет апокрифические книги каноническим, то есть не признаёт апокрифы богодухновенными книгами. В Восточной Церкви термин «апокриф» применяется по преимуществу к подложным, еретическим книгам, запрещенным для употребления, но апокрифами названы были также и книги о жизни Иисуса Христа, содержание которых предполагает существование канонических Евангелий и стремится дополнить их какими-то подробностями. Среди таких апокрифов есть книги, по содержанию соответствующие церковному Преданию (например, Протоевангелие Иакова и Евангелие Никодима).

Оригинальные тексты апостолов до нашего времени не дошли. Сейчас имеются лишь списки с них, сделанные в разное время (древнейшие из них датируются началом II в.). Исследованием подлинности текста и близости его к оригиналу занимается текстология, одно из направлений библеистики. По словам известного библеиста Брюса Мецгера, «необходимость текстологического исследования Нового Завета обусловлена двумя обстоятельствами: во-первых, до нас не дошло ни одного автографа, и, во-вторых, известные нам списки отличаются друг от друга. Текстолог ставит перед собой задачу установить на основании разнородных списков, какой текст следует считать наиболее близким к оригиналу» [4] Мецгер Б. Текстология Нового Завета. Рукописная традиция, возникновение искажений и реконструкция оригинала / Пер. с англ. М.: ББИ, 1996. С. XIV. . Но чрезвычайно важно, чтобы научные исследования велись в рамках церковной традиции, в контексте Священного Предания, а не вне его. Порой результаты текстологических изысканий (например, обнаруженные ошибки переписчиков, поздние вставки и исправления, расхождения в разных рукописях) приводят исследователей к выводу об ущербности Писания: якобы в нем уже трудно выделить «что есть слово Божие и что человеческое» [5] Филарет (Дроздов), свт. Мнение о сокращенной герменевтике, составленной архимандритом Афанасием (14 мая 1842 г.) // Собрание мнений и отзывов Филарета, Митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам / Под. ред. Саввы, Архиепископа Тверского и Кашинского: В 5 т. СПб., 1884. Т. 3. С. 75. – и к мысли, что подлинное учение Христово было искажено с течением времени. Но это не так. Неслучайно, что такие выводы, немыслимые для православного христианина, формируются прежде всего в протестантской среде, для которой в виду ее отказа от церковного Предания эти научные изыскания представляются путем к полноте истины. Для православной библейской науки изучение древних текстов и выявление разночтений в рукописях не имеют такого первостепенного значения, это лишь некие дополнительные знания, от которых мало зависит понимание смысла Божественного Откровения, хранимого в Церкви. Как пишет свт. Филарет (Дроздов): «Дивное дело провидения Божия в сохранении священного Писания в Церкви состоит в том, что Божественное учение незатмено в нем вариантами и разностию переводов, что разные чтения или не изменяют существеннаго смысла, или встречаются в предметах, не касающихся существенных истин откровения Божия» [6] Филарет (Дроздов), свт. Мнение о сокращенной герменевтике… С. 76. .

И Евангелия, и послания апостолов являются внутренним документом Церкви – в том смысле, что они адресованы верующим и правильно поняты могут быть только в Церкви (см. приложение 1).

Задача библейской науки по определению русского библеиста XIX века Н. Н. Глубоковского: «Признав их [Писаний] богодухновенное происхождение, восстановить литературную историю этих памятников по сохранившимся известиям, чтобы сделать сами памятники более доступными для человеческого восприятия. Что до содержания, то задача еще уже и определеннее. Мы должны лишь в возможной мере постичь мысль священного писателя, приблизиться к ней и уловить ее во всей первоначальной чистоте, не привнося ни малейшего призвука со своей стороны» [8] Глубоковский Н. Н. Лекции по Священному Писанию Нового Завета. М.: Изд-во Свято-Владимирского Братства, 2006. С. 46–47. . Узость и определенность не делают задачу постижения «мысли священного писателя» простой и легкой. Церковная традиция утверждает, что основное правило толкования Писания заключается в признании, что сообщенное от Бога может быть только Богом и раскрыто: понимание Писания есть Божий дар. «Испытающим [Писание] потребно озарение свыше, чтобы и найти искомое и сохранить найденное», – предупреждает блж. Феодорит Кирский.