Паскаль Буайе - Анатомия человеческих сообществ [Как сознание определяет наше бытие] [litres]

Первый – путь индифферентности. Это ситуация, когда большинство людей не проявляют большого интереса к религиозным доктринам или учениям. Естественно, как и все люди, религиозно индифферентные индивиды интересуются сверхъестественным. Такие представления, в целом воспринимаемые как выдумка, иногда могут приводить к «необычайно популярным заблуждениям», обсуждавшимся в предыдущей главе, например к вере в заговоры или пришельцев из космоса [222] Saler et al., 1997. . Но этот интерес не выливается в склонность к систематическим религиозным доктринам и еще менее – к вступлению в религиозные группы. Безразличие к религии – это не враждебность к ней. В ситуации индифферентности у людей мало мотивов для нападок на религию – до тех пор, пока религиозные организации не решат вмешиваться в их жизнь.

Тем же, кому существование и важность религии представляются неотъемлемой чертой человеческого общества, безразличие к ней кажется странным. Но, пролегая в стороне от странностей некоторых современных сообществ, путь индифферентности оказывается очень близким к отношению, преобладавшему в группах, в которых некогда эволюционировали люди. Религии появились вместе с большими царствами, письменностью и институтами государства. До этого у людей были культы и ритуалы прагматического характера, смысл которых сводился к реагированию на непредвиденные обстоятельства, в частности на несчастья. Человечество еще не испытывало особой нужды в вере, всесильных богах или сверхъестественных объяснениях природы зла и смысла жизни. Большая часть человеческой эволюции проходила в маленьких группах охотников-собирателей, которых волновали не вопросы религии сами по себе, а практические результаты, которые могла принести какая-то религиозная активность.

Социологи обычно описывали это безразличие к религиозным учениям и их предписаниям как типичное явление для современных, процветающих европеизированных сообществ, но это заблуждение. Например, большинство китайцев мало интересуются религией в западном смысле этого понятия, так как на протяжении многих веков в Китае преобладало более практичное и этическое мировоззрение. Америка тоже может последовать этим путем. Социологов всегда занимало «американское исключение» из уклада жизни современного общества: страна, где такое множество людей было привержено религии, резко контрастировала с общим безразличием, характерным для большей части Европы. Но, похоже, контраст был преувеличен, и в любом случае сейчас он быстро стирается по мере того, как все больше и больше американцев объявляют себя «не принадлежащими» к какой-либо религии. Примечательно, что эти люди не называют себя «атеистами», что в Америке означает воинствующую антирелигиозность [223] Kosmin, 2011; McCaffree, 2017. . Они просто не интересуются вопросами веры, присоединяясь к поколениям европейцев и китайцев, которые относятся к религиям примерно так же, как большинство людей за пределами Канады относятся к хоккею – это занятие их не интересует.

Второй путь – это духовность. Термин, конечно, очень широк, что довольно уместно, поскольку убеждения, которые люди обычно называют духовными, заведомо туманны. Духовные движения фокусируются не на конкретных суждениях о мире, а на исследовании различных техник и опыта самопознания. Эта духовная ориентация заметна, например, в западном увлечении буддизмом, преимущественно в самой абстрактной его версии, фокусирующейся на переживании и мистических размышлениях, а не на фольклоре и практиках буддизма в буддийских странах. Ориентация на духовность проявляется и в других формах, таких как поиск сакрального начала в природе, викканство, неоязычество и возникшее в рамках течения нью-эйдж попурри верований и ритуалов, собранных из племенных культов, шаманизма и европейских мистических традиций [224] Hanegraaff, 1998; Pike, 2012. .

Люди, участвующие в подобных духовных занятиях, как правило, не интересуются богослужениями, которые проводят религиозные организации. Многие из тех, кто покидает лоно традиционных религий, считают себя людьми «духовными» [225] R. D. C. D. E. Putnam, 2010. . Они склонны считать, что большинство религий перегружены доктринальным багажом. Люди в современных обществах знают, что фактические суждения религиозных учений поразительно неверны (мир определенно старше шести тысяч лет), а предписания произвольны (что неправильного в том, чтобы есть мясо по пятницам?). Вот почему новые духовные движения вообще отбрасывают все фактические утверждения традиционных религий, заменяя их расплывчатыми рассуждениями, например о духовных энергиях и планах сознания, которые могут и не противоречить современным знаниям. Кроме того, моральные поучения официальных религий заменяются сосредоточенностью на личном развитии, на благополучии души или внутреннего «я». В этом смысле современная мода на духовность может быть истинной наследницей движений осевого времени. Она также развивается в обстановке процветания, в основном среди людей, уверенных в том, что они всегда могут удовлетворить свои базовые потребности. Этот духовный поворот толкает людей на поиски чего-то такого, чего, как правило, не могут дать официальные религиозные организации, но в то же время не находящегося в явном противостоянии с ними. Иногда эта духовная активность порождается деятельностью маргинальных групп внутри авторитетных религиозных организаций.

Третий путь – создание коалиций. Принадлежность к конкретной доктринальной религии превращается в этническую или культурную идентичность и вызывает мысли и стремления, свойственные коалиционной психологии, включая четкое разделение на приверженцев и посторонних, определение коллективных целей группы, убеждение, что удача чужаков – это неудача для своих, пристальное слежение за верностью других членов группы, попытки удерживать от выхода из нее, сделав его очень затратным, и т. д. Религиозная тематика обеспечивает удобные темы для моральных построений, в центре которых оказывается осуждение тех, кто, например, ест «нечистую» пищу или предается «грязным» занятиям. Отношения между группами могут принимать форму моральных крестовых походов, в центре которых – опасности, исходящие от других групп или от их деятельности.

Возникает искушение рассматривать религиозную рознь и насилие через призму идей и экстремизма, считать, что конфликты и вспышки насилия возникают из-за того, что люди придерживаются экстремистских убеждений, например религиозных учений, поощряющих насилие, или потому, что религиозные институты не допускают обсуждения своих учений, воспитывая «роботов», готовых атаковать неверных. Однако то, что мы знаем о коалиционной психологии, предполагает противоположное объяснение: люди ищут в коалициях силу и сплоченность, а религиозные темы, которые будут работать на моральную вербовку, интуитивно выбирают при необходимости. Узкие места стандартного подхода, в соответствии с которым причина экстремистского поведения усматривается в чрезмерной приверженности религиозным взглядам, становятся очевидны в тех случаях, когда поведение невозможно оправдать доктриной. До некоторой степени это относится ко всем религиозным организациям, а наиболее заметно на примере насилия, проявлявшегося буддистами против небуддистов в Таиланде, Мьянме и особенно Шри-Ланке. В Шри-Ланке буддийские институции на протяжении ХХ в. постепенно усвоили националистическую и этноцентрическую риторику, некогда возникшую как ответ на колониальное господство [226] Gombrich and Obeyesekere, 1988. . Со временем начались многочисленные бунты, когда буддийские монахи и миряне требовали ввести ограничения для мусульман и других религиозных меньшинств в Шри-Ланке и даже призывали разрушать мечети [227] Stewart, 2014. . Это особенно удивительно на фоне акцента на сострадании и ненасилии в большинстве буддийских учений, которые были парадоксальным образом использованы в идеологизированной попытке оправдать насилие как защиту религиозной идентичности [228] Tambiah, 1992. .