Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Есаул у них — Асташка, сын Лаврентьевич...

...Над черной степью жила и властвовала одна старая пережившая века песня. Она бесхитростными, простыми словами рассказывала о вольных казачьих предках, некогда бесстрашно громивших царские рати; ходивших по Дону и Волге на легких воровских стругах; грабивших орленые царские корабли; “щупавших” купцов, бояр и воевод; покорявших далекую Сибирь... И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа...

Полк прошел. Песенники, обогнав обоз, уехали далеко. Но еще долго в очарованном молчании двигался обоз, и на повозках не слышалось ни говора, ни окрика на уставших лошадей. А из темноты, издалека плыла, ширилась просторная, как Дон в половодье, песня:

Они думали все думушку единую:

Уж как лето проходит, лето теплое,

А зима застает, братцы, холодная.

Как и где-то нам, братцы, зимовать будет?

На Яик нам идтить — переход велик,

А на Волге ходить нам — все ворами слыть,

Под Казань-град идтить — да там царь стоит,

Как грозной-то царь, Иван Васильевич...

Уж и песенников не стало слышно, а подголосок звенел, падал и снова взлетал. За ним следили все с тем же напряженным и мрачным молчанием» (5, 278—279).

И эту старинную казачью песню мы находим в сборнике А. Пивоварова.

Начальные строки песни — Ой, как на речке было, братцы, на Камышинке, на славных степях, на саратовских — Шолохов видоизменил. В сборнике А. Пивоварова песня начинается несколько по-другому:

Как на славных на степях было Саратовских,

Что пониже было города Саратова,

А повыше было города Камышина,

Собирались казаки-други, люди вольные.

Однако, со слов — Атаман у них Ермак, сын Тимофеевич — в романе повторяется текст песни за номером 18, имеющей подзаголовок «Ермак покоряет Сибирь», та ее часть, которая завершается словами:

Да на Волге ходить нам — все ворами слыть,

Под Казань-град итить, да там Царь стоит,

Как Грозной-та Царь, Иван Васильевич... 45.

Присутствие в романе «Тихий Дон» этой песни и именно этого отрывка из нее неслучайно. Слова песни о Грозном царе Иване Васильевиче прямо корреспондируют с текстом романа, где говорится, как в угрюмом молчании слушали эту могучую песню потомки вольных казаков, «разбитые в бесславной войне против русского народа». Ассоциация Сталин — Грозный царь Иван Васильевич, — ставшая расхожей во второй половине 30-х годов, впервые была высказана Шолоховым, но без симпатии к Ивану Грозному и с затаенным чувством любви к «вольным казакам».

Фольклор, казачья песня для Шолохова — народная философия истории.

Крюков, по свидетельству современников, также знал казачьи песни и любил их. Но это еще не основание объявлять его, как делают Макаровы, автором «Тихого Дона». Приведя слова современников Крюкова о том, что он «безумно любил свои родные казачьи песни», Макаровы заявляют: «вывод относительно авторства “Тихого Дона” напрашивается сам собою» 46. В «антишолоховской» книге «Цветок—татарник. В поисках автора “Тихого Дона”: от Михаила Шолохова к Федору Крюкову» (М., 2001) они посвятили целый раздел «Казачья душа проявляется в песне» доказательству этой мысли. Обращаясь к казачьей песне в «Тихом Доне», они пытаются доказать принадлежность «Тихого Дона» Крюкову. Правда, теперь Макаровы несколько ограничили свои притязания, заявляя — по-прежнему без каких бы то ни было аргументов — будто Крюкову принадлежат в «Тихом Доне» лишь «казачьи» главы, и, судя по сравнительному анализу рассказов Крюкова и страниц «Тихого Дона», он писал их, будто бы, в дореволюционные годы, то есть в «народнический» период своего творчества.

В качестве доказательства Макаровы ссылаются на казачьи песни в «Тихом Доне». «Именно здесь мы можем получить ключ к решению проблемы авторства “казачьих глав” “Тихого Дона”», — заявляют они. Ибо «душа у автора “Тихого Дона” — казачья. А казачья душа , как писал знаток и собиратель казачьих народных песен А. М. Листопадов, выливается в песне » 47.

Макаровы и тут в очередной раз прибегают к подмене исторических реалий. Они сравнивают два отрывка: один из второй книги «Тихого Дона», другой — из рассказа Крюкова:

«Наступила очередь и Григорию надолго покинуть родные места, — пишут Макаровы. — Полк Григория стоял в четырех верстах от русско-австрийской границы, в местечке Радзивиллово. Глубокие переживания терзают его, но тяжелее всего переживается им долгая разлука с родиной...

“...По ночам далеким пастушечим рожком брунжала отставшая от рамы, заклеивавшая щель бумага, и Григорий, прислушиваясь в многоголосом храпе к ее звону, чувствовал, как исходит весь каменной горючей тоской. Тонкое вибрирующее брунжание щипцами хватало где-то под сердцем; в такие минуты беспредельно хотелось ему встать, пройти в конюшню, заседлать гнедого и гнать его, роняя пенное мыло на глухую землю, до самого дома...” (2, 103).

А теперь представим другого героя — из произведения казачьего писателя Федора Дмитриевича Крюкова — Васюхина, учителя одной казачьей станицы, вернее отрывок из его дневниковых записей:

“Гаснет заря. Ночь спускается надо мной, тихая и безмолвно холодная... Как покойно и страшно... Где-то далеко или высоко раздается плачущий и причитающий женский голос. Какая невыразимая тоска стонет в нем, как надрывает он сердце... [Песня] звучит... с монотонными переливами, с старческой дрожью и дребезжанием... Как хочется туда, где звенит этот милый, родной и близкий мне голос...” (“Из дневника учителя Васюхина”, с. 98).

Оба отрывка написаны в разное время, имеют разную подоснову. Но их объединяет общее эмоциональное восприятие...»

По мнению Макаровых, «эмоциональное восприятие» и «чувства» героев рассказа Крюкова и «Тихого Дона» в приведенных двух фрагментах «идентичны»: — «чувствовал, как исходит весь каменной горючей тоской» (ТД) и — «какая невыразимая тоска стонет в нем» 48.

Отталкиваясь от двух приведенных отрывков, Макаровы обнаруживают «общий эмоциональный настрой» 49в казачьих песнях у Крюкова и в «Тихом Доне». А это якобы подтверждает тот факт, что «Тихий Дон» написал Крюков.

Но «общего эмоционального настроя» нет в приведенных примерах. В отрывке из «Тихого Дона» речь вообще не идет о казачьей песне. Там говорится о «брунжании отставшей от рамы бумаги», которая «далеким пастушечим рожком» будила у новобранца Григория Мелехова, впервые оказавшегося на чужбине, мысли о доме, вызывая «каменную горючую тоску».

А в отрывке из рассказа Крюкова речь действительно идет о казачьей песне, которая таит в себе «невыразимую тоску». Но это разная тоска. У Григория Мелехова — тоска по дому, а в рассказе «Из дневника учителя Васюхина» тоску вызывает сам дом, его неустроенность.