Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Но — откроем Даля:

« Нагибатьили нагинать: нагнуть, нагибыватьчто, наклонять, сгибая, пригибать или приклонять; гнуть что дугою, одним концом вниз, или // клонить к чему-либо... В перв[ом] знач[ении] более употр[ебимо] нагибать, во втором нагинать» 82. Даль фиксирует равноправное существование в русском языке слов: нагибание, нагинание,не указывая, что второе слово относится к диалектным. В рукописи «Тихого Дона» и в первых его изданиях во всех случаях это слово и прилагательные от него как в авторской, так и в прямой речи Шолохов, в отличие от Крюкова, писал: нагинать, нагинаться, огинать, загинать и т. д. ... Такое написание, видимо, соответствовало бытованию этого слова в казачьем говоре.

Позже редакторы, воюя с диалектизмами в «Тихом Доне» (с особой беспощадностью — в издании 1953 года), — во всех случаях заменили нагинаться «правильным» — нагибаться . Но в рукописи романа читаем: «Против станицы выгинается Дон коборжиной татарского сагайдака»; «Аксинья свернула в проулок, пригинаясь, почти побежала...»; «...Аксинья выгинаясь дугой, пронизывала Григория невыразимо страшным нарастающим криком»; «Крючкову вон три креста навесили за то, что при штабе огинается»; «нужда заставила там огинаться!» И — в «Поднятой целине», в прямой речи: «— Будешь еще загинать?» (6, 332). Подобное написание этих слов полностью отсутствует в рассказах Крюкова. Первая глава романа «Поднятая целина» открывается абзацем: «В конце января, овеянные первой оттепелью, хорошо пахнут вишневые сады. В полдень где-нибудь в затишке (если пригревает солнце) грустный, чуть внятный запах вишневой коры поднимается с пресной сыростью талого снега, с могучим и древним духом проглянувшей из-под снега, из-под мертвой листвы земли» (6, 7).

«Запах вишневой коры поднимается с пресной сыростью талого снега...» Что-то тут не так! Явная несогласованность, языковая небрежность, в общем-то, не свойственные Шолохову...

Однако в журнальной публикации и в ряде других изданий романа это место звучало иначе: «Запах вишневой коры понимается с пресной сыростью талого снега...» Понимается... Но это так же режет современный слух.

Откроем словарь Даля: «Понимать, понять что, постигать умом, познавать, разуметь, уразуметь // о воде, покрывать разливом, заливать, наводнять, потоплять. Луга поняты... Вода поймет, вода сольет — а все по-старому идет».

Именно в этом, втором значении, которое еще жило в народном языке, но уже было утрачено в языке литературном, Шолохов и употребил глагол понимать : «Запах вишневой коры понимается (то есть сливается) с пресной сыростью талого снега». А не знающие народного языка корректоры заменили «понимается» на «поднимается».

Такое вытеснение слов идет в языке постоянно. К примеру, слово полсть не обозначено у Даля как диалектное. Лишь постепенно его заменили войлок, кошма, фетр, а сохранилось оно только в диалекте.

Многие диалектизмы таят в себе такого рода языковую память, память народного языка.

Чтение Шолохова заставляет нас постоянно обращаться к «Толковому словарю живого великорусского языка» В. Даля — но вовсе не потому, что при создании своих произведений писатель руководствовался этим словарем. Шолохов привнес в литературу тот живой великорусский язык в его южнорусском воплощении, каким он реально существовал в пору Даля, сохранившись, как и многие местные говоры России, до начала XX века и много позже. В этом отношении язык «Тихого Дона» имеет прямое отношение к фольклору, поскольку, как уже говорилось выше, языковые диалекты — та же память истории, память культуры далеких поколений наших предков, неразрывно связанная с духовным, жизненным и трудовым опытом и языком, с преданиями и песнями народа.

Обладая уникальной языковой памятью, Шолохов знал слова, которых подчас нет даже в словаре Даля, в словарях казачьих говоров, не говоря уже о современных толковых словарях русского языка, но которые издревле существовали в народной речи. Исследователи принимали такие слова за неологизмы, поскольку их нет в словарях. Исследователь творчества Шолохова Вениамин Васильев, к примеру, считал слова дрожливый, изломистый, изморщиненный, изрытвленный, изузоренный, резучий, звонистый, насталенный неологизмами Шолохова 83.

Не случайно Ермолаев, возражая Вениамину Васильеву, утверждает, что нельзя приписывать Шолохову создание большинства этих слов, хотя он и придает им новые ассоциативные значения при использовании их в переносном смысле. Примером может служить эпитет насталенный, который можно ошибочно принять за неологизм. Это слово образовано от глагола насталить , означающего «наварить сталь» на какой-нибудь предмет, в частности, на топор.

«В “Тихом Доне”, — продолжает Ермолаев, — эпитет насталенный служит цели описания пристального неломкого взгляда Бунчука (2: 161), злых глаз одного из командиров восставших казаков (3: 260) и чистого, твердого голоса отдающего команду есаула (1: 289). В другом месте автор употребляет глагол насталить , чтобы подчеркнуть суровое выражение глаз старого казака (1: 162), и Нагульнов говорит насталить сердце о человеке, который решительно обуздывает свои чувства (5: 33). Если реалист Шолохов позволяет Нагульнову употребить насталить , то это наглядное свидетельство того, что этот глагол встречается в речи простых казаков. То же самое относится, возможно, ко всем словам, которые Васильев считает введенными в лексикон Шолоховым» 84.

Ермолаев приводит дополнительный список слов, употребляемых Шолоховым, многие из которых при невнимательном чтении можно принять за неологизмы — исследователь называет их «народными формами»: бель, белесь, желтень, прожелтень, желчь, рыжевень, рыжина, голубень, красина, сизь, синь, чернь, исчернь, чернина, чернеть 85. Все эти имена существительные образованы народом из прилагательных, обозначающих цвет: белый, желтый, рыжий, голубой, красный, сизый, синий, черный и т. д.

Продолжим этот перечень встречающихся у Шолохова «народных форм», образованных из слов, которые обозначают состояние: марь, стынь, вызвездь, сколизь, усталь, звень, кипень, цветень, выцветень, запогодь, расторопь, мокрость, непролазь, непроглядь, прозелень, пахоть, прель, темь, сухомень, ростепель, наволочь, ровень, коловерть, теплынь, некось, стукотень, мешавень ...

Таких слов, образованных от слов порой достаточно редких, также нет у Крюкова. В «Донских рассказах», «Тихом Доне» и «Поднятой целине» мы встречаем диалектный глагол стукотеть — от него образовано слово стукотень ; от диалектного прилагательного склизкое — сколизь ; от глагола наволакивать — наволочь (пасмурность, ненастье). Большею частью они представлены в «казачьих главах» «Тихого Дона»: «Камышовая непролазь»; «донец с белой на лбу вызвездью»; «чернь Аксиньиных глаз»; «серая застойная непроглядь»; «счастливая розовость востока»; «бель песчаной косы»; «желтая марь»; «чернь выложенной сединным серебром бороды»; «Звень падающей капели»; «сморенные усталью»; «шафранная цветень донника»; «серая непроглядь»; «дорога... текла, пересекая горизонт, в невидь»...