Эдуард Фукс - История проституции трех эпох

О том, с каким бесстыдством иногда танцевали канкан (многие разнузданные танцовщицы, например, танцевали его без кальсон), можно судить по тому, что тогда в Париже было издано полицейское постановление, в силу которого в зале должен был находиться sergente de ville [119] Городовой ( фр. ). , обязанный предупреждать самое худшее, выводя из залы даму, которую канкан вдохновил к слишком смелым вольностям.

Тот факт, что это практиковавшееся в интересах разнузданнейшей эротики «бешенство ног» совершило свое триумфальное шествие по всему миру, как и специфическая мода Второй империи на кринолин, доказывает нагляднейшим образом, что оно как нельзя более отвечало духу времени. Это положение подтверждается и тем обстоятельством, что канкан плясали не только в публичных танцзалах, но и с бешеным упоением на семейных праздниках средней и высшей буржуазии.

В конце 60-х годов XIX века всеобщее увлечение канканом несколько ослабело. Этот танец вместе с политической ситуацией, породившей его, стал менее популярным. То, что он, однако, не исчез совсем, лучше всего доказывает его веселое возрождение на подмостках варьете в начале 90-х годов. Пляска пяти сестер Баррисон и их многочисленных подражательниц была, собственно, не чем иным, как новой вариацией канкана , главная суть которой состояла в рафинированном использовании dessous [120] Нижнее дамское белье ( фр. ). , внезапно и гротескно разоблачаемых. Значительным подспорьем стали в данном случае изящные красочные контрасты, придуманные тем временем как средство; вдруг показывалась ослепительная пена развевающихся белых кружевных нижних юбок и кальсон, а из них точно вылетали элегантные ноги в черных чулках, проделывая на глазах у зрителей самые невероятные движения.

Достигнуть элегантности и рафинированности сестер Баррисон еще не было дано канкану 60-х годов. Потому их пляска и произвела сенсацию. Ни один другой танец не действовал в такой степени на мужскую чувственность, как эта новая разновидность канкана . Это было за последнее время самой смелой публичной встряской, и, чтобы испытать и насладиться ей, люди массами посещали спектакли сестер Баррисон, брали с боя места, а богатые тунеядцы не менее безумно добивались личной благосклонности танцовщиц.

Впрочем, первоначальная форма канкана никогда окончательно не вымирала: в Париже его постоянно танцевали и танцуют в учреждениях, подобных Мулен Руж [121] « Мулен Руж » ( фр. Moulin Rouge, буквально «Красная мельница») — знаменитое классическое кабаре в Париже, построенное в 1889 году, одна из достопримечательностей французской столицы. Расположено в 18 муниципальном округе, на бульваре Клиши, в квартале красных фонарей близ площади Пигаль. .

Если танцы, придуманные в последние десятилетия, и не имели такого бесспорного, то есть весь мир возбуждавшего, успеха, какой выпал на долю канкана , то некоторые из них все же отличаются таким изощренным эротическим «недвусмыслием» и потому таким сводническим характером, какие трудно представить себе даже сознанию, насквозь насыщенному подобными представлениями. Это занесенный из Испании матчиш ; вывезенный из Америки кекуок ; танец апашей [122] В XIX веке парижские хулиганы носили одежду, напоминающую одежду апачей, и называли себя «апаш» ( фр. apache). , подаренный миру Францией. Все они очень скоро сделались весьма популярными во всех слоях и пользуются этой популярностью и теперь.

Если кекуок и танец апашей воздействуют благодаря соединению грубости и дикости, то их немецкие аналоги возбуждают благодаря своим доходящим до последней границы эротико-порнографическим трюкам. По самому своему существу каждый танец носит, что необходимо постоянно подчеркивать, эротический характер, так как он символически изображает взаимное ухаживание полов, а порой и сам половой акт. Если эта последняя сторона во всех остальных танцах завуалирована, то в немецких танцах она существует совершенно открыто. Они в сущности не что иное, как наиболее точное воспроизведение движений, характерных для полового акта… Трудно представить себе более порнографическую разновидность танца. И потому чрезвычайно важно снова и снова подчеркивать, что популярность этих танцев распространяется не только на танцзалы предместий, где танцует простонародье, но и на самые изысканные учреждения Старого света. Эти танцы не только воспринимались с величайшим упоением в домах высших слоев буржуазии, но и теперь еще там в моде, ибо перед дверью частных квартир кончается власть полиции. Из публичных помещений для танцев полиция могла устранить угрозой наказания наиболее порнографические формы канкана , как недавно это имело место в Берлине, в частном же салоне ей не место, и потому здесь никто и не обращает внимания на запреты.

В связи с развитием танцев необходимо сказать несколько слов о некоторых публичных празднествах, так как именно танец всегда считается их апогеем. Речь идет о балах, сезон которых обыкновенно совпадает с зимой и которые часто бывают связаны с карнавалом.

Только в немногих городах Германии, преимущественно в Рейнской провинции, Кельне, Майнце и Дюссельдорфе, а кроме того в Мюнхене — карнавал все еще происходит на улице, и то только незначительная его часть, именно самая масленица. Главный праздник и в данном случае перенесен в закрытые помещения, где балы и карнавальное веселье царят не только несколько дней, но и многие недели.

Тем не менее, необходимо прежде всего упомянуть об уличном веселье карнавала. Оно и в настоящее время не отличается особенным благородством. Это в сущности вымученное веселье, пользующееся ради возбуждения весьма банальными, а подчас и грубыми средствами. Веселье и радость проявляются главным образом в диком шуме и нелепых выходках. Апогеем удовольствия становятся обычно приставание без разбора ко всем девушкам и женщинам, обоюдные поцелуи, дерзкие и циничные жесты. Женщина, выражающая протест, объявляется дурой, портящей праздник. А с наступлением темноты эта уличная жизнь переходит всегда в дикую и отвратительную оргию, переносящуюся постепенно с улицы в разные учреждения, где можно позволить себе гораздо больше, так как противящаяся женщина уже не может уйти, а в сутолоке так легко скрыть самые грубые жесты.

Часто указывалось на необходимость облагородить именно эти формы карнавала. В этом направлении даже совершались некоторые попытки, но все они имели мало успеха. И так будет продолжаться до тех пор, пока масса будет жить в политической и социальной несвободе и потому усматривать в таких праздниках единственную, данную ей в виде уступки, возможность беспрепятственного проявления своей жажды удовольствия. Только когда исчезнет эта социальная и политическая несвобода, можно будет надеяться на возникновение более благородных форм праздничного веселья. Ибо только таким образом может расшириться в целом горизонт массы, а это необходимая предпосылка как для того, чтобы публичное эротическое наслаждение облекалось в более высокие формы, так и для того, чтобы это последнее уже не становилось в центре общественных развлечений.