Анна Мистунина - Проклятый

Эриан вдруг зевнул, широко, не заботясь о придворной сдержанности. Улыбнулся.

– И все же, пожалуй, надо спускаться. А не то завтра нам будет не до лебедей.

Уже поднимая створку люка, Эриан добавил:

– Помни, ты поклялся.

– Да, – ответил Кар.

Эриан исчез в проеме. Кар, захлопнув тяжелые створки, последовал за ним. С верхнего этажа спустились вместе и, миновав галерею, простились в башне наследника. Эриану предстояло идти прямо к центральным покоям, Кару – по боковой лестнице вверх, к своим, не столь роскошным и все же достаточно удобным комнатам. Расстались как всегда – ударив ладонью о ладонь.

– До завтра, – улыбнулся Эриан.

– До завтра, – откликнулся Кар.

Он подождал, пока брат не пропал из виду. Вдоль стен, через каждые десять шагов, неярко горели масляные светильники. Витражи широких окон изображали цветы и плодовые деревья. Легкие шаги принца удалялись почти неслышно; кроме них, ни единый звук не нарушал тишину ночи.

Но вот пурпур накидки в последний раз мелькнул за колонной и исчез. Кар тряхнул головой. По времени, следовало направиться к себе и доспать остаток ночи, но пустой желудок вдруг возмущенно и громко заурчал. Побег с праздничного пира сразу перестал казаться удачной затеей.

Прихватив лампу, Кар вернулся в главное здание, той же спиральной лестницей спустился на первый этаж. Ступени уходили дальше, к подземным кладовым и тюремным камерам, к разветвлениям давно пришедших в негодность труб – когда-то давно по ним текла вода.

Дворцовая кухня встретила Кара странной тишиной. Молчали остывшие печи, неподвижными рядами замерли большие и малые кастрюли, надраенные до блеска сковородки. Широкие столы были пусты, словно центральная площадь, расчищенная в ожидании парада войск. Кар даже растерялся на мгновение: сколько он себя помнил, здесь всегда царила суета. Жарко горели печи, источая смешанные с дымом аппетитные запахи, сновали нагруженные тяжелыми подносами поварята, слышалось дружное квохтанье женщин и резкие окрики главной кухарки. И всегда находилась горсть сладостей или пара мясных колбасок для двух голодных принцев, явившихся подкрепиться в ожидании обеда. Став слишком взрослыми, чтобы каждый день прибегать на кухню, братья все же нет-нет да и наведывались сюда. Но никогда – ночью.

Быстрые поиски на полках, где царил образцовый порядок, увенчались успехом. Покидая кухню, Кар уносил солидный кусок окорока и початый кувшин вина из тех, что не допили на пиру. Надломленный пшеничный хлеб поместился у Кара за пазухой; масляную лампу на длинной ручке пришлось повесить на запястье.

Уже подходя к лестнице, Кар услышал негромкие голоса из-за двери одной из каморок. Задержав шаги, прислушался – не похоже на говор кухонной прислуги. Два голоса, мужской и женский, казались незнакомы, третий же… Кар вздрогнул. «Не может быть, я обознался», – сказал он себе.

Пожав плечами, уже решил было продолжить путь, но третий голос зазвучал снова, и Кар замер, как околдованный. Ему не почудилось! Удивительно, что делать Верховному жрецу во дворце ночью? В жалкой комнатушке у лестницы, где спят обычно слуги и собаки? Но голос, непререкаемо-властный голос, привыкший вещать именем Бога, не узнать было невозможно.

Вино, мясо и хлеб остались на полу вместе с лампой. Тихонько ступая – мягкие придворные туфли как нельзя лучше годятся для тайных наблюдений, – Кар приблизился. В двери, между ссохшихся досок, зияли щели. Осторожно, как воришка, он заглянул в самую широкую.

Комнатка, пять на восемь шагов, была пуста, если не считать двух грубых деревянных скамей. При случае здесь ночевали припозднившиеся слуги из городских домов, за каким-либо делом заглянувшие на дворцовую кухню, да и не заметившие за разговором, как прошло время. На скамье под висящей на крюке лампой, лицом к двери сидела пышнотелая дама. Кар узнал ее. Родственница старого Виржона, герцога Лассаля, области на севере Империи, баронесса Тассия, была фрейлиной императрицы Далии. После смерти государыни баронесса осталась при дворе, где пользовалась заслуженной славой главной сводницы, а при случае и свахи.

Баронесса подняла голову и Кар невольно шагнул от двери. Произнесла:

– Чем вы недовольны, ваша святость? Яд действует медленно, как вы и хотели.

Кар снова приник к щели. Мужчина, сидевший напротив – Кар видел только его спину в расшитом серебром темно-синем плаще да широкие поля модной шляпы – при словах баронессы поднял голову и посмотрел на третьего, кто быстрыми шагами расхаживал от стены к стене. Кар тоже посмотрел – да так и не смог отвести глаз. С первых дней жизни, прежде чем запомнил свое имя, он приучился видеть в Верховном жреце смертельного врага.

Уже немолодой – лет шестидесяти или около того, благородной осанки, белокожий, как все законные жители Империи, Верховный жрец всегда был полон спокойного величия. Тем более странно видеть его нервно вышагивающим по комнате, кусающим от волнения губы, как будто происходит нечто необычное. Так же странно вместо жреческих алых одежд видеть на нем простой черный плащ с капюшоном. Сейчас капюшон был откинут, открывая благородные седины жреца.

– Слишком медленно, – резко сказал он.

– Зато никто не назовет это убийством, – возразил мужчина в синем плаще. – Разве не этого вы хотели… Ваша святость?

Кар прежде не слышал, чтобы к Верховному жрецу обращались столь дерзко. Но тот не обратил внимания.

– Обстоятельства изменились, – бросил он. – Император готов заключить мир с еретиками хоть завтра. Войска из восточных областей отозваны; император дошел до того, что пригласил их посольство на праздник! Вы видели сами. Но этого мало! Атуан намерен сам ехать на восток, едва поправится!

– Но его величество не поправится, – возразила баронесса.

– Его врач сегодня сказал мне обратное.

– Врач ошибается, ваша святость, – сказал мужчина.

Жрец полыхнул гневом:

– Вы готовы ручаться головой?!

Мужчина втянул голову в плечи, баронесса приоткрыла рот – то ли сердито, то ли испуганно. Верховный жрец продолжил спокойнее:

– Примирившись с еретиками, он объявит прощение колдунам, тем паче, что одного давно пригрел на груди. Атуан намерен разрушить власть храма. Он давно к этому шел; теперь он решился. Проклятие нависло над Империей, оно близко – один неверный шаг, и тьма падет на землю. Я вижу ее, вижу черную тень…

Казалось, жрец забыл о слушателях и говорит сам с собой. Баронесса глядела на него, как зачарованная. Кар, замерший перед щелью, тоже.

– Змея растет здесь, в императорском доме, – произнес жрец и отер ладонью блестящий от пота лоб. – Медлить больше нельзя. Если император не умрет, погибнет Империя.