Дин Кунц - Избранные произведения. III том [Компиляция]

Линдзи хотелось, чтобы Хатч был рядом и разделил бы с ней переполнявшее ее чувство ярости. Его присутствие успокоило бы ее в тысячу раз быстрее и эффективнее, чем стакан виски.

Бессмысленные метания по комнате в конце концов привели Линдзи к окну, где к этому времени жирный черный паук успел опутать правый верхний угол сложными переплетениями своей паутины. Вспомнив, что забыла захватить из кладовки кувшин, она взяла увеличительное стекло и стала внимательно разглядывать шелковистые филиграни рыбачьих сетей восьминогого ткача, тускло мерцавшие, подобно жемчугам на рисунке пастелью. Искусно сработанная ловушка так и звала, так и манила к себе. Но сотворивший ее живой ткацкий станок был сама ожившая хищность, сильная, лоснящаяся, коварная и ловкая. Шарообразное тело паука сверкало, как капля густой черной крови, а мощные челюсти секли воздух в предвкушении еще не попавшей в сети добычи.

Паука и Хоунелла объединяло то общее, что было совершенно чуждо Линдзи, чего она никогда не смогла бы понять, как долго бы ни наблюдала за ними обоими. Оба в полном одиночестве молча ткали свою паутину. Оба помимо ее воли вторглись в ее дом, один со страниц журнала, другой через щель в оконной раме или дверном проеме, внеся в него свое ожесточение. Оба были ядовиты и мерзки.

Линдзи опустила увеличительное стекло. С Хоунеллом она ничего не могла поделать, зато легко могла расправиться с пауком. Из верхнего ящичка буфета достала две салфетки и одним быстрым движением смела и ткача, и его сеть, уничтожив и его самого, и его произведение.

Брезгливо бросила матерчатый комок в урну.

Обычно она старалась по возможности не убивать пауков, а поймав их в ловушку, выдворяла наружу, но сегодня она не чувствовала никаких угрызений совести от того, что так жестоко обошлась с этим насекомым. И, окажись здесь в данный момент Хоунелл, когда боль от его укуса еще не успела стихнуть, у нее был бы слишком велик соблазн расправиться с ним так же быстро и с такой же жестокостью, как она сделала это с пауком.

Когда Линдзи вновь вернулась на свое место у мольберта и взглянула на неоконченную картину, то поняла, как ее завершить. Она откупорила краски, разложила кисти. Это не был первый или единственный случай, когда внешним толчком к творческому вдохновению ей послужила несправедливо нанесенная обида или бездумная шутка в ее адрес, и мысленно она спрашивала себя, скольким еще художникам в момент создания лучшего из их творений хотелось влепить по роже тем огульным критиканам, которые всячески пытались принизить и обесчестить их творческие усилия.

Когда с того момента, как Линдзи приступила к работе, прошло минут десять или пятнадцать, неожиданная мысль, обеспокоившая и заставившая ее вернуться к тому тревожному состоянию, в котором она находилась до прибытия почты с журналом «Артс Америкэн», вновь выбила ее из рабочей колеи. Хоунелл и паук были не единственными существами, без спросу вторгшимися в ее дом. Безымянный убийца в темных очках тоже без спросу вошел в него, хотя и своеобразным путем, через посредство таинственной связи, которая установилась между ним и Хатчем. А что, если он ощущает Хатча так же, как Хатч ощущает его? Тогда он непременно найдет способ выследить Хатча и вломиться в их дом по-настоящему, и последствия такого вторжения окажутся куда более страшными и разрушительными, чем те досадные неприятности, которые способны причинить паук или Хоунелл.

В прошлые разы Джоунас Нейберн обычно принимал Хатча у себя в кабинете в Оранской окружной больнице, но в тот вторник встреча была назначена в медицинском учреждении, располагавшемся неподалеку от Джамборийского шоссе, где у доктора была частная практика.

Элегантный вид комнате ожидания придавали не столько стелившийся по полу серый пушистый ковер и приличествующая окружению стандартная мебель, сколько развешанные по ее стенам картины. Хатч был одновременно удивлен и восхищен качеством старинных, писанных маслом картин, темами которых служили различные библейские сцены: «Страсти св. Иуды», «Распятие», «Божья Матерь», «Благовещение», «Воскресение» и многие, многие другие.

Самым удивительным было то, что картины эти стоили огромных денег. Несомненно, Нейберн был очень известным хирургом и происходил из весьма состоятельной семьи. Странным, однако, казалось то, что, принадлежа к профессии, представители которой, особенно в последние десятилетия, занимали все более радикальные агностические позиции в обществе, он избрал в качестве украшения для своей приемной именно искусство религиозное, да еще приверженное только одному, католическому вероисповеданию, что не могло не обижать пациентов некатоликов или неверующих.

Когда в сопровождении медсестры Хатч вышел из комнаты, он заметил, что коллекция продолжалась и в переходе, куда выходили другие кабинеты. Необычно было видеть прекрасно исполненного маслом «Иисуса в Гефсиманском саду» слева от медицинских весов из нержавеющей стали, сверкающих эмалированным покрытием, и тут же, висевшую на стене рядом с картиной, диаграмму идеального веса в зависимости от роста, возраста и пола человека.

После взвешивания, измерения кровяного давления и частоты пульса Хатч сидел в ожидании Нейберна в его небольшом личном кабинете, примостившись на краешке кушетки для медицинского осмотра, сплошь покрытой гигиенической бумагой. На одной из стен висела таблица для проверки зрения, а рядом с ней прелестное «Вознесение», в котором художнику за счет мастерского использования игры света и теней удалось добиться полного эффекта трехмерности пространства, от чего фигуры на картине казались живыми.

Нейберн не заставил себя долго ждать — не больше одной-двух минут — и, войдя в кабинет, широко улыбнулся Хатчу и пожал ему руку.

— Не буду томить вас неведением, Хатч. Результаты тестов отрицательные. Вы абсолютно здоровы.

Это было не то, что он хотел услышать. Втайне Хатч надеялся, что удастся обнаружить хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы пролить свет на природу его кошмарных сновидений и его таинственную связь с человеком, убившим блондинку. С другой стороны, медицинское заключение ничуть его не удивило. Он отлично понимал, что ответить на волновавшие его вопросы не так-то просто.

— Следовательно, в кошмарах ваших, — заверил его Нейберн, — нет ничего необычного. Кошмары, как кошмары, только и всего.

Хатч не стал рассказывать доктору о привидевшейся ему сцене с убитой из револьвера блондинкой, чей труп был позже обнаружен на шоссе. Как он уже объяснил Линдзи, он не желает вновь стать сенсацией номер один для прессы, по крайней мере, до тех пор, пока не будет иметь достаточно данных для того, чтобы точно вывести полицию на убийцу, и тогда, конечно, у него не останется другого выбора, как снова стать центром внимания средств информации.