Алексей Евтушенко - Все небеса Земли [litres]

Робот умолк.

– Браво, Георг, – Мигель поаплодировал. Конвей и сёстры немедленно присоединились к аплодисментам. Георг сдержанно поклонился. – Даже я вряд ли сформулировал бы лучше. Спасибо.

– Такие все умные, аж оторопь берет, – пробормотал Конвей. – И вообще, мы долго ещё тут будем торчать? Давайте уже пойдём куда-нибудь или, действительно, сядем и чаю попьём… Да, и ещё. Туалет здесь есть где-нибудь?

…Он стоял посреди поля на обочине грунтовой дороги.

Точно в правый глаз светит летнее солнце в голубом, выцветшем от жары небе. Впереди, примерно в километре, – купа деревьев и, кажется, какие-то одноэтажные домики под ними. Дорога ведёт туда. Поле – справа, слева и сзади. Оно не совсем плоское – то повышается, то широко и плавно понижается; а слева и впереди даже виден невысокий холм, в центре которого торчит какая-то металлическая дура. Похожа на марсианские геодезические знаки, установленные там, куда уже добрались колонисты.

Но это, конечно, не Марс.

Земля.

Но где именно на Земле и, главное, когда?

Мигель оглядел себя. Джинсы, остающиеся практически неизменными вот уже четыре сотни лет – с тех пор, как их изобрели. Кожаный ремень коричневого цвета. Чёрная майка с короткими рукавами и трафаретным портретом Че Гевары – того самого, где великий бунтарь в берете с пятиконечной звездой, длинными волосами и взглядом, устремлённым в будущее. Кожаные сандалии на босу ногу. За спиной – рюкзак. Не сказать, что слишком тяжёлый, но ощутим.

Мигель подпрыгнул. В рюкзаке глухо звякнуло. Хм.

Он сошёл на обочину, снял рюкзак, поставил его в траву. Рюкзак был совсем древним, такие он видел только в старой хронике середины двадцатого века. Брезентовый, цвета хаки, с кожаными заплечными ремнями, широкими и глубокими накладными карманами, застёгнутыми тоже на ремешки. Кожаные, ясное дело. Куда ни глянь – везде кожа. Кожа, хлопок, брезент. Двадцатый век?

Мигель присел, расстегнул и откинул клапан. Так. Буханка серого хлеба, завернутая в тонкую коричневую бумагу. Четыре полные бутылки с надписью «Пухляковский» на этикетке. Понятно, что звенело. Две банки консервов без этикеток. Банки металлические, отливающие жёлтым и матовым, чуть маслянистые на ощупь. Полукопченая колбаса, граммов четыреста, тоже завёрнута в бумагу. Стеклянная полулитровая банка без этикетки с завинчивающейся крышкой. В банке, кажется, чай. Открутил крышку, понюхал. Точно, чай. Лёгкая, синего цвета, куртка на застёжке-молнии. В одном накладном кармане перочинный нож со штопором и несколькими лезвиями. В другом – коробок спичек.

Мигель всмотрелся в этикетку. На ней была изображена птица, похожая на утку, на фоне гор. Слева вверху надпись «Заповедники СССР». Внизу полукругом и курсивом: «Красноносый нырок». Ещё ниже, крупно: «Иссык-Кульский». И в самом низу, мелко, совсем уж непонятное: «Спич. ф-ка «РЕВПУТЬ» ст. Злынка ГОСТ 1820—82 ц. 1 коп.».

Стоп. Заповедники СССР?

Он отложил спички, опять взял бутылку. Прочитал сверху над «Пухляковский» мелкими буквами: «Донвино» на фоне бокала и виноградной лозы. И ещё выше: «СНХ. РСФСР «РОСГЛАВВИНО». Внизу: «Креп. 9,5—10,5 градуса», затем изображение двух серебристых медалей и последняя надпись: «Емк. 0,75».

Мигель взвесил стеклянную бутылку в руке. Ноль семьдесят пять… Надо полагать, литра. Значит, это вино. Сухое, судя по количеству градусов. А произведено в СССР, где-то на Дону (надпись «Донвино» расшифровывать не надо). Как и спички.

Значит, СССР. Страна, существовавшая в двадцатом веке. Недолго, меньше ста лет, кажется. Коммунизм хотели построить. Не вышло. Забуксовали в социализме. Состояла из нескольких республик, главной среди которых была, понятно, Россия. Собственно, СССР так и расшифровывается: Союз Советских Социалистических Республик. Прямой наследник Российской империи. Распался в силу непримиримых противоречий. Экономических, политических и духовных. Это что же, меня на родину предков по отцу забросило? Ну-ка…

Мигель проверил карманы. В правом заднем обнаружил носовой платок. Относительно чистый. В левом переднем нащупал какие-то бумажки. Вытащил.

Ага, старинные деньги. Один рубль, ещё один, три, пять и десять. Две светло-коричневые, зеленоватая, синеватая и красная бумажки. На красной, номиналом в десять рублей, изображение бюста какого-то лысого мужика в профиль. Видимо, политический деятель того времени. Или поэт. Может быть, Бродский? Хм. Вроде не похож. Ладно, не важно. Итого – двадцать рублей. Интересно, это много или мало? Он коротко рассмеялся. Вот же натура человеческая, а? Стоит в глубоком вирте посреди поля и раздумывает, сколько у него денег. Да по фигу! Это – вирт. Ненастоящая жизнь. Хотя выяснить, что здесь и как, совсем не помешает. Ну и вообще… интересно, будем честны. За этим в конце концов я сюда и полез.

Мигель забросил рюкзак на спину и, не спеша, направился по дороге к купе деревьев и домикам под ними.

Значит, давай вспомним, как было.

Сначала они сели пить чай. Нормальный чай оказался, кстати. Вкусный, крепкий, горячий и сладкий. К чаю – печенье. Тоже вполне съедобное. Особенно интересно было наблюдать, как пьёт чай Нэйтелла, находясь в псевдочеловеческом теле. Маленькими глоточками и с таким видом, словно это не чай, а цикута, поднесённая Сократу палачом.

– Спокойно, – шепнул он ей. – Мы не должны Асклепию петуха.

Христиан, сидящий тоже рядом, но с другой стороны, услышал и засмеялся.

– Что? – не поняла Нэйтелла.

– Не обращайте внимания, – сказал он. – Кажется, я неудачно пошутил.

– Тогда почему смеётся Христиан? – спросила Нэйтелла.

«Потому что он человек», – чуть не ляпнул он, но вовремя прикусил язык.

– Эй! – воскликнула Ирина. – Так нечестно! Или всем, или никому.

Тогда он снова извинился и перевёл разговор на то, как устроен вирт. В частности, как подбираются сценарии для него. Всё ли придумывают люди или есть какие-то иные способы создания виртуальных миров? Вопрос оказался своевременным. Выяснилось, что и впрямь не все сценарии вирта придуманы.

– Есть ещё ВПВ и ВСА, – сказал Христиан. Он вообще, судя по всему, был говорлив от природы. Плюс ему льстил интерес редчайших гостей к его делу. – Вирт подсознательных воспоминаний и вирт свободных ассоциаций. Аббревиатуры назвать полностью научными сложно, но суть они отражают…

Из дальнейшего рассказа Христиана следовало, что ВПВ, или вирт подсознательных воспоминаний, – это вирт-миры, основанные на памяти предков, что хранится у человека глубоко в подсознании. Старая гипотеза о том, что человек помнит всё, что когда-либо видел и слышал не только он сам, но и все его предки, и вопрос только в том, чтобы суметь вытащить и виртуализировать эти воспоминания, – подтвердилась лишь частично. В том смысле, что всё вытащить не удалось. Оказалось, что память предков весьма избирательна и, хоть и хранится действительно в подсознании каждого человека, но отнюдь не вся. Но тем не менее её вполне хватает, чтобы создать тот или иной вирт-мир. А если соединить память предков достаточно большого количества людей, то можно воссоздать чуть ли не всю историю человечества. Ну, то есть не всю, конечно, на это никаких цифровых мощностей не хватит, но теми или иными кусками – пожалуйста. Именно таким способом, вытаскивая из подсознания память предков, удалось выяснить, что Иисус Христос существовал на самом деле, и получить его точный портрет. И даже частично установить факт воскресения и вознесения (частично, потому что абсолютно чётких воспоминаний выделить не удалось, а те, что были найдены, могли быть интерпретированы по-разному). Но даже это не изменило отношения большинства землян к христианской вере (да и к любой другой тоже), как к мифу и красивой сказке, пусть и основанной на реальных событиях.