Александр Шило - Оружейница [СИ с изд. обложкой]

Забежав в регистратуру, и взяв у Майи талон, я отправилась он поиски протезно-ортопедического отделения, в котором практиковалась Настюха. Двухэтажное здание отделения, обнаружилось в дальнем от входа, левом углу.

Проходя в двери, я вспомнила, как Наська, вернувшись со своей первой практики, сообщила мне на кого она решила учиться. Тогда её выбор меня здорово удивил, а сейчас я иду к ней на приём.

Пройдя через холл, я стала подниматься на второй этаж. На первом, по рассказам дочки, находились палаты для пациентов, проходивших реабилитацию и большой тренировочный зал, на втором — мастерские, кабинеты врачей, приёмные, склад и ещё несколько палат. Разыскав женскую приёмную, я обнаружила сидящую под дверью женщину в возрасте «за шестдесят», одетую в элегантный белый брючный костюм и, если меня не обманывали мои глаза, с протезом правого бедра.

Поздоровавшись, я поинтересовалась давно ли она сидит, и услышала, что примерно пять минут как зашёл офицер из комендантского полка. Дальше начался обычный разговор двух пациентов в ожидании приёма. Наталья Алексеевна оказалась ампутанткой с, уже более чем сорокалетним стажем и, когда разговор перешёл на обсуждение мастеров-протезистов, то, к моему вящему изумлению, она начала мне вовсю расхваливать Настю:

— Знаете Саша, я сама была изумлена тем, что у такой юной девочки, на поверку оказались золотые руки и такая любовь к своему делу. Она ведь, приехала в прошлом году, с последним конвоем, беременная. И за всего-то пять месяцев, освоила это непростое дело на «отлично»! Можете мне поверить, протезистов я за сорок лет навидалась разных, и мастеров, что говориться, «от бога», и тех, что страдали клиническим рукожопием. А Настя, вы ведь представьте себе, ей ведь приходится и в школе учиться, и за дочкой своей ухаживать. Знаете, мне довелось её как-то увидеть — чудесная малышка. Конечно, здесь, мамам с малышками уделяют внимание побольше чем «за ленточкой», но, всё равно, представьте каково ей — в пятнадцать лет оказаться с малышкой на руках. Хорошо хоть мать у неё оказалась понимающей, а то мне ведь за свою жизнь разные истории довелось наблюдать.

Я сидела и слушала её с каменной физиономией, изо всех сил давя в себе хохот и, чего греха таить, наслаждаясь ситуацией. Хотя… Если положить руку на селезёнку, то мой вклад в личность Наськи трудно назвать определяющим. Просто оказалась рядом в трудный момент, а главное она сделала сама. И, наверное, если бы я попала сюда одна, мне было бы гораздо тяжелее. Получается — одной тяжко, если кто-то помогает тебе, полегче, а если тебе самой приходится помогать кому-то, то твои проблемы, в итоге, оказываются и не такими уж проблемами.

Углубившись в эти размышлизмы, я пропустила последние фразы моей собеседницы мимо ушей, и вынырнула в реальность только когда дверь приёмной открылась и оттуда вышел лейтенант-комендач, с парашютной сумкой в руках, сквозь ткань отчётливо проступали очертания протеза. Попрощавщись с Настей, он кивнул нам и направился к выходу, а Наталья Алексеевна встала со стула и направилась внутрь.

Оставшись одна, я тихонько прохихикалась, наслаждаясь юмором ситуации, но мои мысли, почти сразу перескочили на новость, которую нам сообщил Генрих Карлович, а именно — вполне возможно, что выпуск нового автомата будет совместным проектом нескольких территорий, и нам надлежит прикинуть, что и кому делать, а заодно и озаботиться вопросом стыковки стандартов. Хотя, разумеется, производство должно быть подготовлено так, чтобы в любой момент сосредоточить его на нашем заводе.

Эти мои мысли прервал звук открывающейся двери и из неё со словами:

— Настенька, спасибо тебе большое! — появилась Наталья Алексеевна.

Вышедшая за ней Наська, увидев меня, хихикнула и сказала:

— Мам, заходи.

Я сполна насладившись непонимающим и ошарашеным видом Натальи Алексеевны, не удержавшись, показала ей язык и прошла в приёмную. Там я рухнула на кушетку и от души заржала.

Настя, с огорчённо-озабоченным выражением лица, которое, впрочем, портил откровенно шкодный блеск глаз, уставилась на меня:

— Ну и, что мы видим? Мама взрослой дочки. Вот-вот ещё раз мама и уже бабушка! А пожилой женщине язык кажет! — она деланно вздохнула, — первый класс, вторая четверть.

Я свернулась на кушетке в комок и забилась в приступе хохота.

— Мам, чего вы там говорили?

— Хвалила она тебя, — продышавшись пояснила я.

— Сильно?

— Не скажу, из педагогических соображений!

— Ну и ладно! Ты, давай раздевайся — и в подвеску.

Успокоившись, я сняла со ступни лёгкий, матерчатый «городской» ботинок, стянув штаны освободила ногу и, открыв клапан, вынула культю из гильзы. Поднявшись я допрыгала до висевшей над парными поручнями сбруи и, с помощью Насти, стала застёгивать её на себе. Плотно застегнув ремни, она подкрутила, потрескивающую храповиком лебёдку, потом отошла, присела передо мной и, прищурившись, посмотрела. Не удовлетворившись результатом, она ещё на три щелчка подтянула меня лебёдкой и, посмотрев снова, на этот раз удовлетворённо прищёлкнула языком.

Выудив из шкафа комплект из линеек, транспортира и треугольника, она принялась обмерять мою культю, как в первый раз, в московской протезке.

— Нась, меня же уже мерили, в истории болезни всё должно быть.

— Ну и что, что должно, — Настя ставила мне фломастером метки на культе и, походу, прямо на ней записывала результаты измерений, — «хохол доки не помацае — нэ повирыть».

Я наградила её щелбаном по кудряшкам:

— Ох ты, хохлушка — чернушка!

— Ага! Я ж те говорила уже, что баба Аля была родом из Херсонской области и, хоть с семьдесят пятого жила в подмосковье, а всё равно — суржик то и дело лез.

Закончив измерения Настя, кидая взгляды на мою ногу, переписала результаты в тетрадь. Закончив с записями, она выудила из кармана халата чулок от колготок, и стала натягивать его мне на культю. Закончив с этим, Наська взяла ножницы и обрезала всю свободно висящую часть.

— Нась, а зачем? В прошлые разы чулок не обрезали.

— Ага, в прошлые разы тебе делали вакуум, и там под кончиком есть пространство, а силикон облегает культю полностью.

Настя посмотрела на волоски, на кончике культи, и вынув из ящика стола тюбик, густо смазала его вазелином.

Отправив его на место, она взяла с подноса гипсовый бинт, опустила его в тазик с тёплой водой, стоявший на старенькой электроплитке, и дождавшись когда он намокнет, стала сноровисто наматывать его на мою культю. Получалось это у неё весьма ловко, чувствовалось, что практика у неё уже есть, и немалая.

— Нась, а где твой наставник?

— Дядь Яша, болеет. Он ведь тридцатого года, да ещё и блокадник. Их семья из Ленинграда так и не выезжала.