Сергей Кусков - Золотая планета

Как и ожидалось, проносящееся на огромной скорости изображение моментально встало в одной точке, и от масштабов этой остановки у меня даже на момент закружилась голова. Через секунду все имена, кроме того, в который я уперся пальцем, исчезли, а выбранный мною файл раскрылся в несколько подряд идущих изображений, и целый ряд листов с текстовой информацией.

Я отошел назад, чтобы было четче видно, к самому терминалу. Перед нами открылись изображения человека в летах, явной латинской внешности с большой примесью индейской крови — потомок переселенцев из горного Перу или другого похожего места. Красавцем этот человек не был, видимо, даже в юности, но и страшным назвать его язык не поворачивался — кажется, я попал туда, куда надо, в «среднестатистического венерианина».

— Мигель Джузеппе Эрнандо Рамос, — прочитала вслух королева. — Санта-Мария-полис, 2389 года рождения. Разнорабчий, монтажник куполов, проходчик. Ныне на пенсии. Трижды привлекался за драку и нарушение общественного порядка, два предупреждения за неправильное вождение транспортного средства, судебная тяжба за наследство. Католик. Вдовец. Отец троих детей. Дети… Достаточно, — заключила королева и вышла из-за терминала. Подошла поближе к главному изображению, размещенному на лицевой части досье. Внимательно всмотрелась в глаза мужчины.

— Как думаешь, Хуан, сколько времени пройдет прежде, чем я отдам приказ его убить и до того, как этот приказ будет исполнен? Я не собираюсь никого убивать, это просто вопрос.

— Не знаю, ваше величество, — меня покоробило от такого «просто вопроса». — Час. Может, два. Это же не глава клана, это простой человек.

— Простой человек… — потянула она. — Вот именно, простой. Я могу приказать схватить этого простого человека, доставить любое место планеты и пытать его. Или делать что-то другое. Теоретически я могу сделать с ним ВСЕ, Хуан, и мне это сойдет с рук.

Она развернулась и раскинула руки в стороны:

— Я всемогуща для каждого из них! — Визор вновь подернулся рябью, и вместо досье на Мигеля Джузеппе вновь неспешно поплыли буквы имен подданных Золотой Короны. — Вольна решать вопросы их жизни и смерти! И в отличие от глав кланов, никто, НИКТО не сможет помешать мне! Ты можешь представить себе такую власть, Хуан? Ведь ты, так же, как и он, можешь не выйти из этого дворца просто потому, что мне захочется.

Меня вновь передернуло — таковая ситуация обрисовывалась, когда мы спускались в подземелья.

— Да, ваше величество. Могу.

— Ни суд, ни гвардия, ни даже журналисты не спасут от моей воли. Как не спасли того человека в подвале. Это не будкт тайной: об этом будут знать некоторые службы да и просто сведущие люди, но никакого шума не возникнет.

Потому, что я — королева, — закончила она. — И вольна наказывать нерадивых подданных, переступивших черту.

— Ты возразишь, скажешь про закон? — Она кисло скривилась. — Закон есть. Но есть то, что находится над законом, что контролирует его исполнение. Контролирует правила игры…

— И потому вы не сделаете этого, — отрезал я, вновь перебивая монарха. — Никогда и ни с кем, кроме таких, как ваш Рамуальдо…

— Раймундо, — автоматически поправила она. Я сделал вид, что не заметил.

— Потому, что то, что «над» законом, не может клониться ни на одну из чаш весов, ни на «праведную» сторону, ни на «неправедную». В этом ваша функция, как монарха и королевы. При нарушении этой функции вас свергнут, плевав на традиции.

Она отрицательно покачала головой.

— Ты понимаешь, но не до конца. Я говорю не про функцию, а про отношение. Отношение к людям. Я не сделаю этого, но не сделаю Я . Но я МОГУ сделать это, и никто мне не запретит. Во всяком случае, кто-то другой на моем месте сделал бы. Перешагнул через людей, наплевав на них, как на несущественную мелочь. Понимаешь?

— Как ваш сын, сбивший десяток человек на машине, и которому ничего за это не было, — огорошил я, внезапно поняв, к чему она так долго и нудно клонила. — На его месте могли быть и вы.

Есть, попал — королеву аж передернуло. Но я озвучил именно то, что она пыталась сказать, потому возражений не последовало — она лишь лаконично вздохнула и прошлась вдоль одной из колонн.

— Да, как мой сын. К сожалению, таких, как он, много, особенно, среди детей тех, кто правит этим миром.

Пауза.

— Эдуардо — моя проблема, моя ошибка, головная боль. Я упустила его сама и не дала отцу в нужное время воспитать его. Теперь расхлебываю. Но пример удачный — я могла быть на его месте и нисколько не раскаиваться. Потому, что я — повелительница. Богиня для каждого из них. Богиня, имеющая право быть жестокой и беспощадной. Это власть, Хуан, власть немаленькая.

Она жестами отключила все экраны, все визоры.

— Я — плохая правительница, это не секрет. Я недостаточно умная, чтобы придумать, как можно выйти из надвигающегося кризиса, как укрепить королевскую власть. Я недостаточно смелая, чтобы воспользоваться идеями других людей, разрабатывавших подобные сценарии, и недостаточно доверчивая, чтобы доверить эту реализацию кому-то другому. А еще я пытаю людей, ты это видел. Необходимость — это отговорка, на самом деле это устоявшаяся задолго до меня процедура, а я, как королева, не пошевелила пальцем, чтоб ее исправить. И кроме нее я НЕ сделала много вещей, которые не характеризуют меня с хорошей стороны…

…Но я никогда не сделаю так, как поступил Эдуардо, — закончила она с жаром. — Я никогда не прикажу убить кого-то вроде сеньора Рамоса или Октавио Феррейра. Не потому, что боюсь — не боюсь. А потому, что главное, Хуан, самое главное для правителя, быть мудрым. Не умным, не сильным, не добрым, а мудрым. И первая мудрость, заключается в том, что правитель должен ЛЮБИТЬ своих подданных.

Взмах руками. Вновь активировался визор, и на нем лихорадочно замелькали, но теперь уже не строки с именами подданных, а раскрывающиеся картинки, накладывающиеся одна на другую. Сотни мелькающих лиц реально существующих живых людей.

— Мигель Джузеппе может быть республиканцем, быть противником королевской власти, а соответственно, и меня. Он может не любить меня лично, считая глупой развратной шлюхой. Он может просто так ненавидеть меня, без причины, или презирать. А может и любить меня, уважать. Таких, как он — десятки миллионов, и все они разные. Я же должна всех их только любить. Любить и заботиться. Защищать. Несмотря ни на что.

Я глупая стерва, использующая на полную катушку свое окружение, но стерва мудрая. И пока я люблю свой народ, свою планету, каждого, кто живет здесь, я непотопляема. Это главный закон власти, Хуан, главный ее постулат. Любовь. Можно быть суровой и несправедливой, но нельзя быть не любящей.