Дэн Абнетт - Рейвенор Отступник

И лишь Император ведает, как бы мне того хотелось.

В доме находятся еще два человека.

Я откатываю свое кресло жизнеобеспечения от окна и проплываю над комнатой. Мое бронированное вместилище темно-матовое, зловещее и обтекаемое, оно парит в воздухе, поддерживаемое постоянно вращающимся и тихо гудящим гравитационным обручем. Я не покидаю кресла с тех пор, как практически лишился тела почти семьдесят лет назад, когда под Вратами Спатиана свершилось отвратительное алхимическое преобразование триумфа в трагедию. Тогда я превратился из здорового и рослого молодого человека в оплавленную груду обгоревшей плоти, нуждающуюся в дополнительных системах, чтобы продолжать жить. Мой модуль, конечно, не бог весть что, но я называю его своим домом.

Не испытывая трения, я скольжу вдоль по коридору к той комнате, где спит Заэль. Это еще один из обитателей дома. Второй – Вистан Фраука, который, как обычно, сидит на стуле возле кровати Заэля. Вистан – мой тупилыцик, мой неприкасаемый, человек абсолютно непроницаемый для любых псионических воздействий. Он с высокомерным выражением на лице смолит одну за другой лхо-папиросы и развлекается чтением примитивной эротики.

Он просто восхитителен. Его высокомерие наигранно. Это я могу прочесть, невзирая даже на непроницаемость Вистана. Он заботится о Заэле с тех пор, как мальчик впал в летаргию, в кому, в транс, или как там это называется. Фраука носил его, купал, читал ему и присматривал за ним.

И этот же человек пообещал мне, что убьет Заэля в тот же миг, как тот пробудится. Если, конечно, мальчик окажется именно тем, чего мы так боимся.

Заэль Эффернети. Заэль Слит. Оборванец с нижних уровней стеков Петрополиса, беспризорник со способностями псайкера, не выявленными во время периодических прочесываний территории и проверок. Он был не просто псайкером, а «зеркалом» – очень редкий дар.

И - надо сказать, что это очень важное «и», – потенциально Заэль был самым опасным существом в этом секторе. Существует комплекс предсказаний о том, что в нашей реальности родится демон по имени Слит, Слайт или что-то вроде того. Предполагается, что случится это из-за меня или кого-то из моих людей на Юстисе Майорис во временной промежуток между 400-м и 403-м. М41. Если верить предсказанию, то сотни, а может быть, и миллионы людей погибнут, когда Слайт вырвется на свободу. Но меня предупредили. И я принял меры. Судьбу можно изменить, пророчества – разрушить.

Во время нападения на Дом Грусти, отнявшего у нас Зэфа Матуина, Заэль подвергся психической атаке. Через некоторое время насевшие на него псайкеры стали выкрикивать имя Слайта. С тех пор Заэль оставался недвижим. Возможно, его разум не сумел справиться с ними. А может быть, его кома стала результатом того, что мальчик оказался слишком слаб, чтобы вместить в себе демона.

Мы все узнаем, когда мальчик проснется. Либо он останется Заэлем, либо окажется демоном во плоти. И если именно последнее будет иметь место, то мой неприкасаемый сдержит силы пробуждающегося демона. Кроме того, Вистан держит пистолет в кармане своего плаща, чтобы убить тело-носитель, пока не стало слишком поздно.

Многие собратья по Инквизиции, включая моего достопочтенного наставника, отчитали бы меня за это. Они посчитали бы, что я слишком снисходителен. Сказали бы, что я дурак, и что нельзя рисковать. Мне стоило бы прервать жизнь Заэля прямо сейчас, пока он еще беспомощен.

Но я решил не делать этого. Во-первых, я не могу быть уверен, что это не разбудит спящего демона.

Во-вторых, я могу таким образом зарезать самого обычного спящего подростка. Возможно, что Заэль неодержим. Возможно, что он не Слайт. И пока остается такая надежда, я не возьму на себя его казнь.

Делает ли это меня слабым? Излишне милосердным? Глупым? Сентиментальным? Возможно. Делает ли это меня радикалом? Да, думаю, что так и есть, хотя и не в том смысле, в котором обычно используется это слово. Я не могу и не стану подписывать Заэлю смертный приговор, оправдывая его только словами «а что, если?»; мальчик имеет право на презумпцию невиновности. И да поможет мне Трон.

Я возношу молитвы Терре, чтобы в случае моей ошибки мне удалось остановить разрушения. Но если я прав, возникают вопросы: где же настоящий Слайт? Прервали ли мы его рождение? Предотвратили ли исходящую от него угрозу? Сейчас 404-й, а значит, мы уже вышли из временного промежутка, отведенного пророчеством. Значит ли это, что все завершилось? Не знаю. Может быть, Слайт скрывается где-то, куда я не могу заглянуть? Как, например, Молох? И это мне тоже неизвестно.

Приходится полагаться только на то, что у меня есть.

Вистан поднял взгляд, когда я вплыл в комнату. Так мы поступаем каждый день. Я даю ему передохнуть от бессменной вахты.

– Все в порядке? – спрашивает он, кивком поприветствовав мое обтекаемое металлическое кресло.

– Я-то в порядке. Ты читал ему вслух?

– Сказка на ночь.

– О том, чем люди занимаются по ночам?

Он смеется и выключает информационный планшет.

– Мальчику не важно, что именно я читаю.

– А если важно?

– Все равно это познавательно.

– Иди отдохни, – говорю ему я. – Тебе надо поспать.

Вистан кивает и покидает комнату. Но после него остается аромат его последней папиросы.

Я заставляю свое кресло остановиться возле кровати Заэля. Его кожа бледна, а веки темные и запавшие. Он уже давно не приходит в себя.

– Заэль, – начинаю я. – Заэлъ, это я, Рейвенор. Просто решил тебя проведать. Ты как?

Ответа нет. Нет даже легчайшего признака, что он почувствовал меня. Я разговариваю с ним каждый день уже очень давно.

– На тот случай, если ты вдруг слышишь, я расскажу тебе о том, как идут наши дела. Мы победили. На Юстисе Майорис мы победили. Сражение было тяжелым, и нам пришлось заплатить высокую цену, но мы справились. Всему виной, Заэль, оказался мой старый враг, Зигмунд Молох. Я уже дважды хоронил его собственными руками. Но у него есть дурная привычка воскресать. В тот раз он притворялся лордом-губернатором субсектора и пытался воспользоваться тайной географией Петрополиса, чтобы возродить один древний язык.

Я представляю себе, как Заэль смеется, и смущаюсь. Пытаясь пересказать случившееся, я понимаю, насколько странная получается история.

– Энунция, Заэль. Древнейший язык, дарующий говорящему на нем могущество творца, власть над Словом, способным созидать и уничтожать. Он годами пестовал свои планы. Город был только механизмом, который Молох собирался активировать. Но мы остановили его. И это хорошо. Тысячи людей погибли, но зато уцелели миллиарды. Мы не позволили ему превратиться в бога.

Я слегка разворачиваю кресло, отключая поле, и опускаюсь на опоры. Подкованные основания опор тонут в ковре.