Никита Костылев - Агломерат

Подошел машинист поезда и протянул патрульному кассету:

— У нас автоматическая запись, пленка снимается сразу, копия у меня осталась: сами понимаете, ЧП, мне за дырявую крышу вагона еще отвечать. Совсем обалдели, вояки, ничего святого!

Глава патруля взял кассету и сказал:

— Оставьте свои данные, дело примет серьезный оборот, стрельба в вагоне — это не шутки. Не забудьте расписаться у меня по факту, и я вас не задерживаю.

Спустя какое-то время я снова ехал домой. Дорога заняла очень много времени: в метро после Кризиса старались экономить буквально на всем, поезда ходили с огромными интервалами. Лишь к десяти часам я был на родной «Тушинской». Дома уже порядком заждались: когда я перешагнул порог, тетя Марина только взмахнула руками и укоряюще посмотрела на меня:

— Андрей! Ну я же просила не задерживаться! Я так волнуюсь за тебя!

— Прости, — я примирительно обнял тетку, — только не говори, что ты тут меня весь вечер прождала. Это уже фанатизм!

— Ничего я не ждала. — Тетя стала отстегивать шашку с ремня у меня на поясе, путаясь в ремешках и ворча: — Понавешали на детей оружие, понимаешь ли, ужас, да и только. Зачем вам эти железки, в войнушку играть? Как день прошел? Опять на плацу шашками махали да из пулеметов стреляли?

— Ну да, опять на базе сидели весь день. — Я весело улыбнулся и взял шашку из рук тети. — Сам повешу, тем более это — личное оружие.

— Вот еще! — Тетя выхватила у меня шашку и отнесла в глубь нашей маленькой однокомнатной квартирки. — Он еще с этим тесаком есть собрался! Иди на кухню, сейчас я ужин разогрею. Пока тебя ждала, Андрюша, все остыло уже!

Я хмыкнул и прошел в маленькую кухоньку. Маленький телевизор на холодильнике работал на полной громкости, по единственному телеканалу показывали какой-то старый патриотический фильм. Вроде «В бой идут одни старики». Я помню, как он мне в детстве нравился, в особенности песня, которую пели летчики. Еще одна деталь, связанная с этим фильмом, запомнилась очень ярко: если его показывают, значит, скоро какой-то праздник военный.

Мои размышления прервала вошедшая следом тетя:

— Андрюша, ты руки помыл? Давай я сейчас быстренько суп разогрею, потом чай будем пить.

— Суп — это потрясающе! — В предвкушении вкусного ужина я радостно потер ладони и добавил с хитрецой: — А водочки?

После искрометного подзатыльника я побежал мыть руки в ванную. Ужин был действительно супер, параллельно тетя долго рассказывала что-то про работу на фабрике и прошедший день, затем, по классике жанра, начались вопросы про мою службу. Через пару часов, когда тетя уже легла спать, а по телевизору началась очередная передача о спасении России, я на цыпочках отправился на балкон нашей маленькой квартирки на одиннадцатом этаже. Северное Тушино считалось одним из самых благополучных районов столицы Московского агломерата, беспорядки и бои проходили в основном в центре, а рабочие окраины оказались вдалеке от кровавой политической арены. Я прекрасно помню, как сбежал из своей разгромленной гуками общаги сюда, в Тушино, к тете Марине, единственному в этом городе близкому мне человеку. Вот уже три года мы живем вместе. Когда волна митингов и шествий прошлась по всей стране, в моем родном Татарстане пошел нехилый движ по поводу национальной независимости. Вот уже три года я не знаю, где мои родители, перед тем как с ними связь прервалась, в последнем сообщении по «скайпу» мама мне сказала, что они уезжают в деревню в Оренбургской области, к родне со стороны отца. Больше никаких новостей не случалось, все попытки связаться с ними были напрасны. Судьба Оренбургской области неясна до сих пор, о нынешнем положении дел в этом крае ходит много слухов: кто-то говорит, что он уже давно под властью неких бандитских королей, кто-то утверждает, что области вообще не существует, на ее месте только пепелища уничтоженных городов, поселков и деревень. Кто-то заявлял, что легендарная армия некоего призрачного маршала Победоносцева уничтожила Оренбург за один день, другие же, наоборот, — что Оренбург цел и невредим и на его территории полностью восстановлены промышленность, торговля и там существует сильная власть. Но тем не менее точно никто о судьбе Оренбуржья сказать не мог. Я сильно надеялся, что жители этого края в добром здравии, что там нет бандитов и мародеров, а мои родители мирно живут в родной отцовской деревне и каждый день вспоминают обо мне. А моя младшая сестренка Аня уже закончила школу, хотя бы деревенскую. Сейчас ей должно было исполниться восемнадцать, и, если бы не революция и гражданская война, она училась бы вместе со мной в Москве. Может, прямо сейчас мы бы сидели у тети Марины дома и ссорились, как это бывало в детстве, по всяким мелочам. В которых, разумеется, была виновата она. Ну не я же. Но вместо этого я сижу один, свесив ноги, на подоконнике балкона и вспоминаю, вспоминаю… И любуюсь прекрасным видом на канал, к которому ведет, извиваясь, похожая на огромную змею водная гладь.

Как здесь красиво! Круто все-таки просто сидеть вот так и смотреть в ночное июльское небо. Я достал из кармана помятую пачку сигарет и воровато оглянулся в сторону темной комнаты: у тети Марины просто невероятный нюх на сигареты. Подумать только, в двадцать один год думаю о том, как бы не спалиться с куревом! А еще вахмистр, унтер-офицер казачьей сотни! Дэн узнает — ухохочется до колик в животе.

Небо было чистым, ни одного дуновения ветерка не касалось моих голых ног в милых розовых тапочках с зайчиками. Я щелкнул зажигалкой, прикурил, затянулся крепким дымом и бегло глянул на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали 1.15; поздновато, на построении к семи я должен быть как штык. Опять опоздаю — и сотник будет грозиться переводом к чистильщикам. Теперь эта угроза запросто может стать реальностью, вполне вероятно, уже завтра нас пошлют на охваченный огнем беспредела и грабежей юг Московской области. Но я даже не знаю, что буду делать в составе разведгруппы, не наша эта специализация. Жалко, Воронова больше нет, вот это был настоящий лидер и безжалостный воин. После его пропажи неизвестно, кто будет управлять постепенным возвращением в руки властей Московского агломерата ситуации в регионе.

Я докурил сигарету и выкинул бычок в ночь. Только после того как алая точка пропала из поля моего зрения, скрывшись за кроной дерева, я слез с подоконника на балкон, аккуратно закрыл окно и на цыпочках пошел в комнату. Лег спать с каким-то странным чувством умиротворения, несмотря на то что понимал: скорее всего, завтра мне предстоит не самое приятное путешествие по лесам с автоматом в руках и рюкзаком за плечами. Потрясающая картина: как представлю себя — потного, вонючего, всего в мыле в погоне за гуками, — сразу становится веселее. Но это сейчас, завтра я поменяю свое мнение о позитивности данной картины.