Иэн Бэнкс - Черта прикрытия

— С этой у нас будут проблемы.

Это было сказано всего в десятке метров от нее. Даже скорчившись во мраке, объятая ужасом загнанного животного, она ощутила внезапный прилив мрачного удовлетворения при мысли, что они говорят о ней. Да, ребятки, подумала она, золотые слова: со мной у вас будут проблемы, со мной у вас уже крупные проблемы. Они тоже беспокоятся. Охотники, рискующие упустить дичь. Ей передавался их страх. По крайней мере, одного из них. Говорившего звали Джаскен — он был личным телохранителем Вепперса и возглавлял его службу безопасности. Джаскен. Кто ж еще?

— Ты так думаешь? — поинтересовался второй голос. Это был сам Вепперс. У нее внутри что-то зашевелилось, когда она вслушалась в его глубокий голос с безукоризненно выверенными атоналями, напоминавший в эту минуту шипение гадюки. — Ну что ж… с ними всегда возникают проблемы. — Свистящий выдох. — А сейчас ты что-нибудь видишь? — Он, наверное, имеет в виду усиливающие окулинзы Джаскена, которые тот всегда носил: баснословно дорогое электронное устройство, похожее на солнечные очки, только сверхпрочные. Они позволяли владельцу видеть ночью так же ясно, как и в самый солнечный полдень, могли переключить восприятие в тепловую и радиоволновую части спектра. Джаскен старался никогда их не снимать: она всегда считала это показухой или прикрытием для каких-то глубинных уязвимостей. Ну что же, как бы ни работала эта диковинная штучка, она почти помогла Джаскену доставить ее обратно в наманикюренные ручки Вепперса.

Она стояла, неестественно выпрямившись, над пустой сценой. В сумраке, за миг до того, как юркнуть за театральный задник, она представляла себе занавес изящным наброском, выполненным гигантскими мазками светлой и темной краски, но была слишком близко, чтобы распознать нарисованное. Она выгнула шею и слегка наклонила голову, потом отважилась глянуть вниз и налево, где на отходившем от северной стены полетной фурки консольном мостике стояли двое мужчин. Ее взору предстали две смутно различимые фигуры, одна держала какое-то оружие, скорее всего винтовку. Она не была уверена на сто процентов, потому что, в отличие от Джаскена, могла полагаться только на собственные глаза.

Она снова отклонилась назад, быстро, но очень плавно, хотя ее на миг пробил ужас быть замеченной, и постаралась продышаться. Шею она выгибала то вперед, то назад, то в одну сторону, то в другую, чтобы размять ноющие мышцы, сжимала и разжимала кулачки, массировала начинавшие неметь ноги. Она стояла на узком деревянном карнизе. Карниз был ненамного шире ее ступней, и это заставляло ее стоять носки врозь, но даже так она то и дело покачивалась, рискуя упасть. Тыльная часть сцены оперного театра была в двадцати метрах внизу. Если она упадет, то все еще может зацепиться за другие мостики или сценические декорации.

Наверху, если бы не этот мрак, она увидела бы верхушки колосников и огромное карусельное колесо, на котором размещались все необходимые для представления реквизиты. Колесо парило над сценой. Она начала очень медленно переставлять ноги по карнизу, удаляясь от двух мужчин на консоли. Левая нога ныла — напоминание об операции по удалению следящих имплантатов, которой она подверглась пару дней назад.

— Сульбазги? — сказал Вепперс, понизив голос. Они с Джаскеном о чем-то быстро, но тихо переговаривались. По всей видимости, через радиоканал или еще какую-то потайную линию, потому что никакого ответа доктора Сульбазги она не услышала. Наверное, у Джаскена в ухе радиосерьга, а может, и у Вепперса тоже. Она в этом плохо разбиралась, потому что редко носила телефон или любой другой коммуникатор.

Джаскен, Вепперс и доктор С.

Ей стало смешно. Столько преследователей, а она тут одна. И ведь ясно, что этими тремя дело не ограничится. У Вепперса целый батальон охранников, слуг, помощников и вообще любых наемников, каких можно купить за деньги и использовать в таком деле. В оперном театре есть и своя служба безопасности, и с ней наверняка связались в первую очередь, потому что владельцем театра тоже был Вепперс. И, уж конечно, старый друг Вепперса, начальник городской полиции, выделит ему для охоты столько людей, сколько тот затребует, если вдруг Вепперсу окажется недостаточно собственных (что маловероятно). Она продолжала движение по карнизу.

— Я у северной стены, — сообщил Вепперс спустя несколько мгновений. — Любуюсь буколическими пейзажами на заднике. Ни следа нашей маленькой беглянки. — Он вздохнул. Как театрально, подумалось ей, и такое определение она сочла по крайней мере подходящим.

— Ледедже?

Она вздрогнула, услышав свое имя, и прислонилась к расписанному заднику: ноги вдруг отказались ей служить. Левая рука сомкнулась на рукояти одного из двух украденных ею ножей. Двойную кобуру-футляр она повесила на пояс рабочих штанов, которые сейчас носила. Она все клонилась и клонилась вперед, и это движение уже понемногу переходило в падение.

Но она убрала руку на место и выпрямилась.

— Ледедже? Его голос.

Ее имя. Эхом разносится в темных внутренних полостях огромной карусели. Она сделала еще шажок по карнизу. Карниз сгибается под ее тяжестью или это показалось? Она не могла избавиться от этого ощущения.

— Ледедже? — снова позвал Вепперс. — Выходи, это становится утомительным. У меня через пару часов чертовски важная встреча. Ты знаешь, сколько надо потратить времени, чтобы подготовиться и одеться как следует. Астиль беспокоится. Ты же не хочешь его раздражать, правда, крошка моя?

Ледедже едва удалось сдержать хихиканье. Мнение Астиля, самодовольного напомаженного дворецкого Вепперса, ее интересовало меньше всего на свете.

— Ты получишь несколько дней отпуска, как всегда, — продолжал Вепперс, — но не больше, и постарайся с этим смириться. — Его глубокий голос эхом отдавался от стен зала. — Выходи, будь хорошей девочкой, и тебе никто не причинит вреда. Ну, во всяком случае, если и причинит, то он окажется не очень значительным. Так, маленький штраф. Ты же проштрафилась, гм? Возможно, мне придется кое-что добавить к твоим телометкам. Маленькая поверхностная деталь, часть весьма утонченного рисунка, ты же меня знаешь. Иначе и быть не может… — Ей подумалось, что при этих словах он наверняка усмехается. — Но не более того, обещаю, милая моя девочка. Выходи, пока я на тебя не разозлился. Тебе некуда бежать. Воспользуйся моментом, пока я не убедил себя, что это просто милые шалости и привлекательное сумасбродство, а не тяжкая измена и несмываемое оскорбление.