Максим Хорсун - Ржавые земли

– Пей чай, пока не остыл! – беззлобно осадил доктора Шведе. – Я беру во внимание трепет, с которым вы – гвардия ветеранов – относитесь друг к другу. Вот только Мошонкин – член президиума матросского совета и о делишках его, – длинные руки взлетели над столом в широком жесте, – мы осведомлены куда лучше остальных. Доктор, сама жизнь подсказывает: все, кто занимал ответственные посты в прошлом, теперь как несмышленыши – беспомощные, крикливые. Глаза таращат и ждут, пока кто-то вытрет им зад.

– Заново надо назначать «министров», – сказал Локтионов. – И по здоровью – тоже.

– А я не держусь клещами!.. – воскликнул Рудин. – Если среди вас есть хотя бы один человек, который лучше меня разбирается в медицине и биологии, то предъявите мне его! Я сейчас же сниму перед ним шляпу!

Шведе потянулся через стол и похлопал Рудина по плечу.

– Тимофеич, ты – мужик нам симпатичный, поэтому не обижайся… но Купелин, Зуров, Багров и ты – это рудименты. Рудименты! Те самые лишние зубы, что гниют и врастают в здоровые. И цепи чинопочитания, в которые вы пытаетесь нас замотать, – артефакт эпохи, которая, на наше счастье, осталась навсегда за бортом. Вы – носители нежизнеспособных традиций! Ваше донкихотство в теперешней обстановке опаснее бомбы, что чешет «рожки» об днище корабля. Посуди сам: если вздумается святому Ипату напасть на поселок, кто возглавит в таком случае оборону? Быть может, Купелин? Говорят, что ему несколько раз повезло и что во времена хозяев штурман провел пару успешных операций. Быть может. Но сейчас Купелин – это унылый звездочет, которому дела нет до нужд и чаяний матросов. Мичман Зуров возглавит кампанию против Ипата? Вряд ли, – он даже к лупанарию боится подойти, а тут – воевать! Гаврила Аристархович? Ну да! Этот сможет! И своим и чужим лбы раскроит за милую душу!

Рудин передернул плечами, одним глотком осушил кружку остывшего чаю.

– Послушай Максимыча, Паша, – ласковым голосом посоветовал Рудину Локтионов, – не спеши перебивать. Он у нас мастак изъясняться.

«Недаром Шведе находился под следствием как политический преступник, – подумал Рудин. – Неужто в Сибири тесно стало? Почему поднадзорных крамольников оставляют служить на флоте, а не ссылают за тридевять земель?»

– Проект Большого Огненного Треугольника, перевозка чернозема с горы-пирамиды, – принялся загибать узловатые пальцы Шведе, – огороды, на которых даже сорняки не растут, ссора со святым Ипатом и последовавший за ней раскол, неудачи и промахи в отношениях с чужепланетниками – вот ваши достижения. Вы не можете понять… или, быть может, не хотите понять, что Империя далеко, царь-батюшка далеко, а это место – не колония, временно утратившая связь с метрополией, это могила, и все мы здесь покойники, хоть дышим, ходим и баб кроем!

Рудин выслушал тираду с невозмутимой миной. Картежники продолжали резаться, трое матросов ушли, сухо распрощавшись с остальными, Тупотилов храпел, уткнувшись в сложенные на столе руки. Локтионов присел возле печурки, влез в поддувало кочергой и принялся чистить забитые золой колосники.

– Подлейте кипятка, если вас не затруднит, – Рудин пододвинул кружку к самовару. Шведе кивнул и сам обслужил доктора. С руками его длины сделать это было легко.

– Хорошо, брат-матрос, – сказал доктор, промочив горло. – Что ты предлагаешь?

– Взять всё и поделить по-честному, – без раздумий ответил Локтионов. Он расстелил возле печки шинель и улегся, точно собака на подстилку. Подкурил от уголька «козью ножку», зажмурился, выпуская сизый дым.

– Как это – поделить? – опешил Рудин. – Что есть такое у меня или у Купелина, чего нет у вас? Пара костюмов и только?

Шведе бросил недовольный взгляд за спину, на Локтионова.

– Речь идет не о том, чтобы влезть тебе в карман, – пояснил председатель, – суть в новом характере отношений. Если судьба распорядилась так, что нашей честной компании довелось жить особняком, почему бы нам не отбросить в сторону проигрышные шаблоны имперского режима и не забыть о них, словно не существовало никогда царей, дворян и жандармов? Сейчас мы свободны, но души наши грешные по-прежнему привязаны к старому миру, в который возврата нет. Давайте же сбросим камень с души и освободимся полностью! Пусть корабельное имущество станет общим, имущество поселка – общим, земля – общей, женщины – общими.

– Хоть убейте, но не могу понять, в чем вы видите выгоду… – Рудин задумался, разглядывая свое искаженное отражение в потертом боку самовара. – Ничего ведь не изменить и не исправить… Не изменить! Вы слышите, братцы?

Председатель придвинулся вперед. Он был так искренне убежден, что Рудин даже почувствовал зависть: в последний раз он испытывал столь откровенное ощущение собственной правоты в день генерального сражения с хозяевами , когда стоял бок о бок с другими моряками и посылал пулю за пулей в атакующие порядки боевых механизмов.

– Пусть люди станут людьми, Паша! – проникновенно сказал Шведе. – Людьми нас сделает свобода воли, а не безотчетное следование протухшим от времени обычаям, которые навязывает горстка выживших по счастливой случайности дворянских ублюдков. Мы ведь понимаем, – они пойдут на всё, дабы сохранить власть над низшими чинами! Дабы заграбастать кусок пожирнее, а остальным – сунуть под нос вонючий кукиш. Так было, есть и всегда будет! Но – вот! – Шведе продемонстрировал Локтионову всем известный жест, рубанув для убедительности ребром ладони одной руки по локтю другой. Локтионов добродушно оскалился, выставив напоказ почерневшие пеньки зубов. Шведе продолжил: – В свое время вы совершили подвиг, это так. Вам удалось поднять людей с колен, вы заставили людей вспомнить, что они не домашний скот. Вы превратили рабов в злых, отчаянных солдат. Нынче пришла пора освободить этих людей, дать им право распоряжаться своими жизнями так, как им заблагорассудится. Ну не собираются они больше стоять перед «благородиями» во фрунт! Хоть убей! Вам давно пора понять.

Рудин покачал головой, то ли сокрушаясь, то ли попросту отрицая правоту председателя.

– Послушайте меня, братцы… – начал он утомленным голосом. – Вы определенно что-то путаете. Тот подвиг, который вы не отрицаете… Нам удалось перешибить бревно соломинкой именно потому, что мы не забыли, откуда пришли в этот мир. Да-да! Мы поступали так, как велела нам честь и наши великие военные традиции, которые вы столь откровенно попираете ногами. Уверяю вас, друзья, не абсолютная свобода делает людей людьми, а высокой степени ответственность друг перед другом. Провозглашенная вами вседозволенность не доведет до добра!

– И тем не менее, любезный доктор! – Шведе усмехнулся. – Машина набирает ход, матросское братство приветствует новые веяния. Ты знаешь, Паша, до тошноты приелись бесполезные начинания. Этот сумасшедший проект Большого Огненного Треугольника!.. Просто уймища сил уходит зазря…