Чайна Мьевилль - Нью-Кробюзон [Трилогия]

— Все совсем не так. Я никогда не стану нападать на тех, кто борется против судей, милиции и мэра, но, Джек, Торо не может изменить мир в одиночку или с кучкой единомышленников…

— Нет, но кое-что он все-таки меняет.

— Этого мало.

— Но это уже кое-что .

Ори уважал Курдина, поняв многое благодаря беседам с ним и его брошюрам. Отдаляться от него не хотелось, но самодовольство лидера стало приводить Ори в бешенство. Этот человек в отцы ему годится, — может, он просто состарился? Они сидели и молча ели друг друга глазами, пока остальные смотрели то на одного, то на другого.

Позже Ори извинился за свое поведение.

— Какая мне разница, — ответил Курдин. — Груби сколько хочешь. Но вот что я скажу тебе, Джек… — Они были одни, и Курдин тут же поправился: — Скажу тебе правду, Ори. Я беспокоюсь. Похоже, ты катишься по наклонной плоскости. Эти твои пьесы, эти куклы… — Он покачал головой и вздохнул. — Я не против, честное слово, я слышал о том, что случилось в "Веселых нищих", и, знаешь, вы молодцы, ты и твои друзья. Но стрельбы и эпатажа недостаточно. Ответь мне на один вопрос. Твои друзья, выступающие с "Гибкими куклами", — почему они выбрали такое название?

— Вы же знаете.

— Нет, не знаю. Я понимаю, что это своего рода дань уважения, и меня это радует, но почему именно ему , а не Сешеху или Биллу Ле Джинсену, почему не Поппи Луткину?

— Потому что тогда нас арестовали бы.

— Не валяй дурака, парень. Ты прекрасно понимаешь, о чем я, — если хочешь насолить мэру, есть сотни имен, но вы выбрали именно его . Основателя и главного редактора "ББ" — не "Кузницы", "Борьбы трудящихся" или "Шила". А почему? — Курдин хлопнул себя газетой по ляжке. — Я отвечу тебе, парень, — понимаешь ты это или нет: только его одного по-настоящему боятся власти. Потому что он все говорил правильно . И о фракциях, и о войне, и о плюрализме. А Билл, Поппи, Зеленый Неклинг и прочие, в том числе и Торо… Послушай, Торо со всей своей бандой, даже Джек-Полмолитвы, — люди, конечно, хорошие, хаверим , но в таких вещах их подход ни к черту не годится. Бен был прав, а Торо — нет.

Ори не понял, чего в словах Курдина было больше: высокомерия, убежденности, страсти или исследовательского интереса. И он был слишком зол, чтобы разбираться.

— Так ты и над Джеком-Полмолитвы насмехаешься?

— Да нет, конечно, я же не говорю, что…

— Да кем ты себя возомнил, слюни господни? Торо делом занят, Курдин. Он действует. А ты — ты только болтаешь , "ББ" болтает. А Гибкий Бен умер . И уже давно.

— Ты несправедлив, — услышал Ори ответ Курдина. — У самого еще молоко на губах не обсохло, а туда же, мне про Гибкого Бенджамена рассказывает.

Говорил Курдин беззлобно, скорее желая пошутить, но Ори взбесился.

— Я хоть что-то сделал! — орал он. — Я хотя бы действую !

Никто, похоже, не знал, что стало причиной войны с Тешем. У приверженцев "Буйного бродяги" были свои теории, у правительства — свои, за которыми скрывались какие-то махинации, но там, где протекала жизнь Ори, никто не знал, из-за чего и даже когда война началась.

Много лет назад в Нью-Кробюзоне случился затяжной спад, и экипажи торговых кораблей стали рассказывать о неизвестных судах, совершавших на них молниеносные пиратские нападения. Исследовательские экспедиции и торговля ньюкробюзонцев оказались под угрозой. За свою историю Нью-Кробюзон постоянно колебался между принципом самодостаточности и колониальной политикой, но, как замечали его уязвленные лидеры, никогда еще по планам, связанным с заморской торговлей, не наносилось столь неожиданного удара.

После нескольких столетий колебаний и охлаждения отношений город заключил соглашение с ведьмократией, и корабли под флагом Нью-Кробюзона опять начали беспрепятственно бороздить воды пролива Огненная вода. Так был открыт морской путь к тучным землям на дальней оконечности континента и близлежащим легендарным островам. Корабли возвращались в гавань, и моряки рассказывали о Мару’ахме. Годами они плавали за тысячи миль от дома и привозили из крокодильих городов-двойников под названием Братья слитки золота с вкраплениями драгоценных камней. А потом на море снова начался разбой, на этот раз беспощадный, и в Нью-Кробюзоне начали понимать, что это — открытое противостояние.

Таинственные суда Теша, всегда ветхие — баркентины и щегольские лодочки под парусами из яркой материи, — и их матросы с выкрашенными хной бородами и подпиленными зубами перестали появляться в порту Нью-Кробюзона. Прошел слух, будто по давно забытым дипломатическим каналам тайный посол Теша сообщил мэру города о том, что два государства находятся в состоянии войны.

Сообщения о кораблях, ограбленных моряками Теша в проливе Огненная вода, появлялись все чаще и носили теперь официальный характер: об этом писали в газетах и правительственных информационных листках. Мэр ратовал за отмщение и ответный удар. Военно-морской флот стал вербовать больше новобранцев, — как слышал Ори, в том числе и насильственно.

Война пока еще шла далеко и казалась абстракцией — морские сражения в тысячах миль от Нью-Кробюзона. Но конфликт разгорался все больше. Министры все чаще говорили о нем в своих речах. Вновь сделанная ставка на заморскую торговлю оказалась неоправданной: зарубежные рынки не спешили распахнуться для нью-кробюзонских товаров, доступ к редким предметам роскоши был отрезан. Корабли уходили и не возвращались. Закрытые некогда заводы так и не заработали — наоборот, переставали работать все новые, и вывешенные на их воротах объявления о "временной остановке производства", словно в насмешку, поросли мхом. В городе наступил застой; работы не было, целые районы превращались в трущобы. Комиссованные солдаты начали возвращаться домой.

Инвалиды войны просили милостыню в Собачьем болоте и Речной шкуре, а заодно рассказывали о своих несчастьях всем желающим. Покрытые шрамами, лишившиеся рук и ног в бою или в переполненных лазаретах, они носили следы таких ранений, которых не мог нанести никто, кроме солдат Теша.

Сотни вернувшихся оставили на войне разум и, рассеянные по всему городу, в безумном бреду синхронно твердили одни и те же слова на неведомом шипящем языке. Ори слышал, что у некоторых глаза превратились в набухшие кровью мешки, но зрения они не лишились и непрестанно кричали, видя повсюду смерть. Люди боялись ветеранов, как собственной нечистой совести. Однажды, много месяцев назад, проходя по улице, Ори увидел человека, который разглагольствовал перед толпой, потрясая своими руками, серыми и безжизненными, точно вымоченными в отбеливателе.

— Вы знаете, что это такое! — кричал он им. — Знаете! Меня слегка задел взрыв, и вот, видите? Костоправы думали отнять мне руки, говорили, что от них все равно проку нет, но они просто не хотели, чтобы вы увидели …