Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр

Боюсь, на душе у меня немедленно полегчало, несмотря на чувство вины. Разве у меня был выбор? Да если бы не мое представление, Ринвик сам указал бы на меня, и тогда наш с вами жизненный путь завершился бы в Ньюгейте, на виселице. Если бы в тот роковой июньский вечер он не совал носа не в свое дело!.. Эта проклятая Ангерштейнова награда сделала Ринвика Уильямса самым одиозным человеком в Лондоне, и он сам вынудил меня швырнуть в него последний камень.

Как я рада, что все наконец-то позади! Не позже воскресенья я присоединюсь к вам в Маргите. Всем сердцем надеюсь, что этот городок и местный театр позволят нам начать жизнь сначала. Теперь, когда всем известно, что Монстр, терроризировавший Лондон, это Ринвик Уильямс, у нас есть шанс оставить все несчастья позади.

Ваша жена

Элизабет.

– Адская птица Диккенса влетела в окно и уселась на письменный стол. В клюве она держала сложенный лист бумаги. Это послание содержало жизненно важный намек на разгадку нашей тайны, а дьявольский ворон не желал отдавать его. Я протянул руку, чтобы отнять бумагу, но проклятая птица взлетела и принялась носиться по комнате из угла в угол, уворачиваясь от меня. Тогда я процитировал ворону весь его репертуар, надеясь, что он ответит и выронит письмо, однако Хват Хитрый хранил молчание, и его добыча так и осталась при нем.

– Весьма многозначительный сон, – заметил Дюпен. – Вы явно боитесь, что так и не найдете разгадку своей тайны, несмотря на все полученные улики.

– Чистая правда. И ворон, очевидно, на самом деле – вестник смерти, как вы предполагали.

Я вновь пробежал взглядом сообщение о смерти из «Кентиш газетт», оказавшееся в обнаруженном вороном конверте. Узнав о том, как умер дед, я преисполнился сожаления. Конечно, то, что он дожил до наших дней – и до восьмидесяти лет – было маловероятно. И все же я тайком надеялся обнаружить Генри Арнольда в одном из лондонских театров, играющим роли почтенных патриархов. Но – увы, он умер при странных обстоятельствах, оставив бабушку на милость ее постылых отца и мачехи. И это обстоятельство прибавило мне решимости разгадать семейную тайну.

– Очевидно, ворон все же оказался не вестником смерти, а случайной деталью, усилившей впечатление вмешательства потусторонних сил, которого добивается ваш противник, – заметил Дюпен.

– Если бы только Хват Мудрый вместо своей бессмысленной болтовни мог поведать нам, кто принес этот конверт! Но нет. Он – просто дьявол, без умолку несущий вздор и докучающий окружающим. Странно, что мистер Диккенс держит эту птицу в доме – при трех маленьких детях и жене, которая ее явно не любит.

– Возможно, это создание помогает ему укрыться от семьи и отдаться творчеству.

Поначалу я решил, что Дюпен шутит, но тут же понял, что он говорит совершенно серьезно.

– Укрыться от семьи? Зачем ему это? Его дети прекрасно воспитаны, а жена оказалась весьма приятной дамой, несмотря на проделки ворона и незваных гостей.

– Такова уж функциональная обязанность семьи – мешать человеку вершить великие дела.

– Абсурд! История полна примеров великих дел, совершенных семейными людьми!

– Но насколько большего они добились бы, если бы их время и мысли не занимали жены и дети?

– Любовь жены и детей более чем компенсирует время, не потраченное на размышления и творчество. Более того, именно любовь вдохновляет!

– А, эти мифы о музе… Если вдохновение и таланты не ниспосланы самим богом, то их непременно приносит муза, в целях удобства оказавшаяся также и женой творца… – Дюпен покачал головой. – Нет, я полагаю, что вдохновение и талант рождаются непрестанным трудом – широтой круга чтения, глубиной исследований, вдумчивостью и упорной работой в избранной области знания. По сути это очень похоже на упражнение мускулов. Настоящий ученый – отнюдь не лентяй, но и не тот, чьи мысли заняты только тем, как обеспечить семью. Настоящий ученый жертвует всем ради познания истины. Мой талант – аналитическое мышление, и, честно говоря, я убежден, что сердечные привязанности лишь затуманивают разум.

Серьезность в изложении его философского кредо заставила меня вспомнить о том, что я до сих пор не знаю, восхищался ли он когда-нибудь женщиной, испытывал ли пылкую любовь. Однако я не мог решиться спрашивать его о делах сердечных. Возможно, подобные переживания были для Дюпена вовсе чужды.

– Очевидно, в вопросах любви и брака мы никогда не придем к согласию. Откровенно говоря, если бы я и достиг много большего как писатель, не имея ни жены, ни детей, то этим большим я с радостью пожертвовал бы.

– Очень жаль, – негромко сказал Дюпен.

Его слова вызвали во мне бурю эмоций, и я не смог сдержаться:

– Да без жены и ее матери я был бы вовсе никем! Я потерял родную мать, но судьба оказалась ко мне благосклонна, когда меня взяли к себе приемные родители. Благосклонность эта кончилась со смертью приемной матери: мое место в сердце приемного отца заняли новая жена и незаконный сын. Бес своенравия наверняка одолел бы меня, если бы не Сисси и Мадди. Вне всяких сомнений, они спасли меня от меня самого. Я вообще не смог бы писать без поддержки жены. И потому возьму на себя смелость утверждать, что она – действительно моя муза.

Дюпен пожал плечами и тихонько вздохнул.

– Я понимаю, как огорчило вас поведение отчима. Отец – будь он родным или приемным – не должен поступать с сыном так. Он дал вам обещание и совершенно бесчестно нарушил его. Но мы не должны забывать, что у человека, с которым кто-либо – член семьи, друг или кто-то вовсе посторонний – поступил бесчестно, есть выбор: позволить огорчениям одолеть себя или решиться вступить в борьбу за справедливость.

– Справедливость?! Я никогда не буду жить той жизнью, какая была мне обещана! Приемный отец мертв, и наследство пропало для меня навсегда. Остался только мой талант – уж какой ни на есть, – и я могу полагаться лишь на него и на тех, кого люблю. И я никогда не совершу тех подлостей, что совершили отец и отчим. Я буду любить своих отпрысков, какие бы ошибки они ни совершали, потому что они – мое будущее. С ними мое имя будет жить вечно – хотя бы всего лишь в их сердцах.

Обдумав мои слова, Дюпен негромко заговорил:

– Действительно, мои родители и их родители бессмертны в сердце моем, и я не успокоюсь, пока не восстановлю их репутацию. Но связей, которые отвлекали бы меня от цели моей жизни, у меня нет. Ваша семья, По, есть ваша ахиллесова пята. Вы уже описывали, как повлияла бы на вас потеря семьи. Но – что, если произойдет обратное?

Слова Дюпена сильно задели меня, на что он и рассчитывал.

– Им осталось бы только молить о милосердии, как моей бабушке с матерью. Вы ведь об этом, верно?