Евгения Грановская - Последняя загадка парфюмера

– Кокетничаю?

– Конечно! Достаточно посмотреть на ваше лицо, чтобы понять – такой человек, как вы, не может заниматься обыкновенным делом. Знаете, кого вы мне напоминаете?

– Кого?

– Демона! Надлом густых бровей, хищный нос, надменная усмешка, черные, как смоль, волосы.

Это про вас! – засмеялась Шарлотта.

Стихи Шарлотта прочла по-русски, и Генрих уловил лишь два знакомых слова «демон» и «воспоминанья».

Он изумленно посмотрел не девушку. Каким образом ей удавалось проникнуть в самую суть его мыслей?

– Что это? – смущенно спросил Брокар.

– Стихи поэта Лермонтова. Нет, право же, если б я не знала, что вы парфюмер, я бы и вас приняла за поэта. Вы обязательно должны написать мне пару строк в альбом!

– Вы так сильно любите литературу? – удивился Брокар.

– А разве есть в мире что-нибудь интереснее? – удивилась Шарлотта. – Литература развивает умственные способности, учит нас размышлять, искать Бога. Она делает нас людьми. Если бы не литература, мы бы до сих пор бегали по полям в звериных шкурах и мычали по-коровьи. Му-у… – Шарлотта засмеялась и добавила: – Кроме того, без нее на свете было бы невыносимо скучно.

– Интересно, откуда в вас эта страсть к литературе?

– Когда-то мой папа был гувернером. Среди его воспитанников были дети Тютчева. Вы, должно быть, не знаете, кто это?

– Полагаю, здешний литератор?

Шарлотта кивнула:

– Угадали. Вот, послушайте.

– Красиво, – признал Генрих, которого и впрямь впечатлила музыка чуждых уху звуков.

Брокару вдруг безумно захотелось сказать девушке комплимент.

– Приятно узнать, что в этом диком городе есть такие образованные девушки, – сказал он с улыбкой.

Шарлотта же, вопреки ожиданиям, вспыхнула и нахмурила бровки.

– Мсье, этот «дикий город» – моя родина! – с чувством сказала она. – А что касается моей образованности, так я закончила московский пансион благородных девиц. И смею вас заверить, что там нас обучали не только музыке, танцам и художественной вышивке, но и математике и бухгалтерскому делу. И еще – языкам. Кроме французского, я знаю английский, немецкий и латынь. Как видите, не такие уж мы, москвичи, и дикари.

Генрих сконфузился:

– Я не хотел вас обидеть, мадемуазель. Я просто…

– Мне нужно по делам. Прощайте!

Шарлотта повернулась и быстро, как пташка, упорхнула. Обслужив покупателя, вернулся Равэ. Увидел, что дочери нет, и удивленно спросил:

– А где же Шарлотта?

– Ушла, – коротко ответил Брокар.

Старик крякнул и, прищурившись, посмотрел на Генриха:

– Что ж такого вы ей сказали, что она даже не попрощалась со своим стариком?

Брокар замялся и со смущением ответил:

– Кажется, я оскорбил ее патриотические чувства.

– Правда? – Старик усмехнулся. – Ну ничего, это дело мы поправим. Вы знаете, Генрих, госпожа Молоховец из пансиона благородных девиц научила Шарлотту печь великолепные пирожные. Вы обязательно должны их отведать. Приходите к нам сегодня вечером.

– Почту за честь! – с воодушевлением сказал Брокар. И отчего-то покраснел.

Вот уже больше полугода жил Брокар в Москве. За это время он успел привыкнуть к ее странным обитателям и их странным привычкам. Мсье Гика оказался прав – движимый исследовательским интересом Генрих действительно пару раз посетил русскую баню. Однако манера хлестать себя по телу распаренными вениками не пришлась французу по вкусу. Венику, каменке и скребку он предпочитал глицериновое мыло и ванну с ароматной солью. Впрочем, запах веника пришелся Брокару по вкусу. В порядке опыта он даже изготовил небольшое количество эссенции «beriozovi venik», которую растворил в ванне. Однако, на беду, Брокар решил принять ванну с открытым окном, а запах эссенции оказался таким сильным и стойким, что собрал под окнами толпу простолюдинов, которые решили, что в доме открылась «novaia bania dlia naroda».

После этого Брокару пришлось отказаться от употребления березовой эссенции. Несколько раз он опасался, что невежественная толпа придет в замешательство и от фруктовых эссенций, которые француз употреблял для ароматизации воды; он боялся, что москвичи примут его дом за магазин, в котором продаются свежие фрукты. Однако к запаху фруктов русские носы оказались менее восприимчивы. И на том спасибо.

По ночам, когда гул голосов за окном затихал, Генрих подолгу лежал в постели, закинув руки за голову, и вспоминал Париж. Монмартрский холм, широкую, как река, площадь Согласия, тенистые парки и скверы, запахи свежих фруктов на улице Муфтар. Даже зловоние кожевенной мастерской, мимо которой Генрих часто проходил, зажимая нос, когда бродил с мальчишками по городу, теперь вспоминалось с теплым чувством и вызывало ностальгию.

Каждый день, выполнив необходимую работу, Брокар оставался в лаборатории и до самой ночи возился с колбами, ретортами и перегонными аппаратами.

Если бы старый Равэ увидел своего молодого друга в эти часы, он бы вряд ли его узнал. Черные волосы француза были всклокочены, глаза страстно пылали, на щеках розовел нервный румянец. Иногда он вскакивал со стула и принимался взволнованно расхаживать по лаборатории, ероша пятерней густые волосы. В такие минуты Генрих и впрямь напоминал демона. Порой, в порыве гнева, он швырял на пол какую-нибудь склянку и произносил страшные богохульные ругательства, но уже в следующую минуту, успокоившись, снова принимался за прерванную работу.

– Все же я заставлю тебя зазвучать! – бормотал он, возясь с эссенциями, как еврейский маг, вычерчивающий на лбу голема тайное имя Бога и вдыхающий жизнь в мертвый кусок материи.

Однажды Генрих откинулся на спинку стула, вытянул перед собой флакон и воззрился на него торжествующим взглядом, как алхимик, сумевший вырастить в пробирке гомункулуса. Он вытер потный лоб платком и выдохнул с усталой улыбкой на обескровленных от бессонной ночи губах:

– Готово. Теперь жизнь моя переменится.

Спустя два дня он присутствовал на небольшом soiree [8]в доме старика Равэ. С Шарлоттой Генрих давно помирился, но некоторое напряжение в их отношениях еще осталось. Шарлотта, которой отец велел «развлекать нашего дорогого гостя», пока сам он отдает распоряжения на кухне, спросила вежливым, но довольно равнодушным тоном:

– Должно быть, варить мыло – чрезвычайно сложное занятие?

– Не очень, – скромно ответил Брокар. – Чтобы приготовить простейшее мыло, нужно взять два килограмма каустической соли и растворить ее в восьми литрах воды. Затем влить раствор в расплавленное и охлажденное сало. После получения густой жижи разлить ее по заготовленным формам. Вот, собственно, и все.