Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

— Видольд, иногда мне кажется, что ты будешь зубоскалить даже у моего погребального костра.

Видольд исподлобья стрельнул глазами и вдруг замолчал, угрюмо уставившись на кхана. Понятно, отчего воины дали ему прозвище «Жуткий». Видольд действительно выглядел пугающе: волосы, чернее ночи, чернее вороновых перьев, глаза, в которых зрачок сливался с радужкой, и жесткое лицо, выражающее скрытую угрозу всякий раз, когда телохранитель переставал насмешничать. И движения — обманчиво плавные, неторопливые: так движется хищник, выслеживающий добычу. Элимер словно заново узрел бывшего разбойника. Увлеченный наблюдениями, он не сразу обратил внимание на прожигающий его взгляд угольно-черных глаз, отражающих пламя костра. По спине пробежал холодок, но кхан поспешил отогнать наваждение. Ведь перед ним стоял всего лишь привычный Видольд. Горец, некогда разбойник, ныне — телохранитель: циничный, жестокий в бою, как и полагается воину и мужчине — но не более. А тот вдруг заговорил:

— Прости, Кхан. Красивых слов я говорить не умею, вот и остается шутки шутить. Оно как-то привычнее. А я ведь и впрямь готов был волосы на себе рвать. Боялся, ты не выживешь. По моей вине. Это ж ты меня выручать бросился, когда тебя ранили. А телохранитель-то я, а не ты. И как бы сказать… Ну, в общем — до смерти не забуду.

— Я знаю, Видольд, — вымолвил Элимер, — я знаю. Но я жив, так что забудь пока о чувстве вины. Сейчас гораздо важнее то, что творится с моей Империей. Расскажи. Думаю, тебе известно больше прочих. Кстати, а почему ты не участвуешь в схватке за Антурин?

— Ну так… я ж это, телохранитель твой, а не воин этельда, — пожал плечами Видольд, вернувшись к привычной интонации.

— Понятно. А теперь скажи мне все: что со мной случилось, почему люди едва верят в мое выздоровление? И главное, где сейчас мое войско и что делает?

— Да что тут рассказывать. Ранило тебя, дротом пронзило. И, Кхан, смертельно ранило ведь, — он помедлил. — Ты уж поверь, я не первый раз такие раны вижу. А ты — еще утром при смерти, а ночью — здоров. Знаешь, ощущение странное, — Видольд понизил голос, — будто вытянул тебя кто. Вот прямо из того мира вытянул. Иначе я теряюсь в догадках, как ты выжил. Может, Тардин? Он все же колдун.

— Не говори мне о Тардине. Если бы не его ложь, то всего этого вообще не случилось бы. Если бы не он, я уже давно добрался бы до Аданэя и уничтожил. Я ни за что не поверю, будто старик решил меня спасти. У меня была возможность убедиться: невнятные пророчества для него важнее моей жизни.

— А может, ты сам что-нибудь помнишь? Что происходило там — на грани?

— Ничего. Последнее, что я помню — бой. А потом сразу — лачуга и старик. Я даже не знаю, сколько прошло времени. Кстати, а сколько его прошло?

— Около недели, Кхан.

— Что произошло за время моего… гм… отсутствия?

— Антурин захватили, разрушили часть восточной стены.

— Это я знаю, — отмахнулся Элимер. — Дальше!

— Ну, как тебя ранили, так мы отступили через западные ворота, илиринцы не стали нас преследовать. Мы добрались до этой деревеньки. От нее до Антурина несколько часов верхом. Здесь остановились, разместили тебя и других раненых. Некоторые из них уже бегают, некоторые умерли, еще трое на поправку идут, если тебе это интересно.

— Мне все интересно. Продолжай.

— Мы набрали у жителей еды и шкур, несколько воинов поездили по окрестным селениям, тоже привезли кое-чего — и разбили лагерь вокруг.

— Отчего вы не поехали дальше, до какого-нибудь города?

— Так все боялись, что ты дороги не выдержишь. Да и войско наше к тому времени уже к Антурину двинулось, недалеко от этого места проходило. Ирионг присоединился к нему.

— Хорошо, я понял. Дальше.

— Здесь оставили этих вот худосочных вояк из Шеске и Урича. Так, на всякий случай. Ну и мы с ребятами остались. Из столицы вот-вот должны приехать лекари. Хотя теперь-то они уже без надобности.

— Ничего, займутся другими ранеными.

— Ирионг сменил Гродарона, возглавил войско. Теперь они уже у Антурина. Вроде собирались не то штурмовать, не то еще что-то: дальнейшего я не знаю.

— Многих мы потеряли при отступлении?

— Половину.

— Плохо.

— Что поделать, — пожал плечами Видольд.

— Уже ничего. Остается только мстить. Шейра — с ней что? — задал Элимер наконец вопрос, который с самого начала не давал ему покоя.

— Не знаю. Она оставалась в Антурине. По донесениям серых, ее держат в замке как заложницу. Кажется, поэтому Ирионг и не спешит бросать войско в бой, засел у стен. Если бы не это… Ведь стену илиринцы сами разрушили, прорваться внутрь теперь легче легкого. Они, конечно, настроили там каких-то заграждений, но смести их — как ручей переплюнуть.

— Все ясно. Собираем этих воинов из Шеске и Урича и отправляемся к Антурину. Чтобы охранять раненых хватит и десятка вояк. Выдвигаемся завтра с утра.

— Уже сегодня, Кхан, — уронил Видольд, многозначительно переведя взгляд на побледневший горизонт.

— Значит, сегодня.

— А отдохнуть? — странно посмотрев на правителя, спросил воин.

— Видольд, мы отдыхали целую неделю, — ответил Элимер и вдруг добавил: — Шаазар… Что это — шаазар? Ты знаешь это слово?

Телохранитель вздрогнул, но кхан не заметил его странной реакции — яростная пляска огня пленила его взор.

— А почему ты спрашиваешь? — осторожно поинтересовался воин.

— Не знаю. Это слово с самого пробуждения крутилось у меня в мыслях. Вот и теперь… Не дает покоя. Хочется выяснить его значение. Как будто это важно…

— Да брось ты, Кхан, — хохотнул Видольд после краткого молчания. — Странное какое-то слово. Никогда раньше не слышал. Да ты сам его и выдумал в бреду, а теперь вот голову ломаешь. Забудь, о другом сейчас думать надо.

— Ты прав, — пробормотал Элимер, но тут же, словно очнувшись, приказал:

— Идем к остальным. Сегодня все равно уже никто не уснет, так и будут языками молоть. Пусть лучше собираются в битву, — он первый поднялся с земли и отправился к лагерю.

Видольд быстро разметал и притушил ногами пламя, но за кханом не пошел, а уставился на восток, который уже окрасился желто-розовым, и пробормотал с усмешкой:

— Шаазар, Шаазар, опять ты вмешиваешься в дела смертных, старая хрычовка… Чего ж тебе неймется?..

— Очень жаль, — проговорил Аданэй, внимательно выслушав донесение Хаттейтина о действиях воинства Отерхейна, ощетинившегося под стенами. — Жаль, мы уже не успеваем уйти. Я полагал, они будут менее проворны. Нам стоило бы, вместо того, чтобы грабить дома, быстро пустить по городу пожар — и уходить к Илирину. Но теперь уже поздно.

Он задумался ненадолго.

— Впрочем, у нас есть кханне. Посадим ее на повозку и пустим впереди нашего войска. Тогда отерхейнцы не посмеют напасть, я уверен. Да, спрячемся за спинами женщины и ребенка. Геройства в этом никакого, так что хвалебных од в свою честь нам не услышать. Зато действенно. Есть что-то, о чем я должен знать?