Брайан Херберт - Охотники Дюны

Не надо путать зависимость и любовь. Боль, однако, была такой же мучительной и невыносимой, как муки абстиненции от пряности. С каждым часом полета в пустоте Дункан оказывался все дальше и дальше от Мурбеллы.

Он откинулся на спинку кресла и открыл свои уникальные чувства, прощупывая ими окружающее пространство и стараясь не быть застигнутым врасплох, если кто-то вдруг обнаружит корабль-невидимку. Опасность впадения в такое пассивно-оборонительное состояние заключалась в том, что иногда он непроизвольно начинал вспоминать исключительно Мурбеллу. Для того чтобы обойти эту проблему, Дункан особо выделил ментатский сектор сознания. Если одна часть его сознания начинала блуждать, то другая оставалась начеку, постоянно выискивала опасность.

За время совместной жизни у них с Мурбеллой родились четыре дочери. Старшие — близнецы — были теперь почти взрослые. Но Мурбелла была утрачена для Айдахо с тех пор, как Агония превратила ее в истинную сестру ордена Бене Гессерит. Сестры были особенно признательны Мурбелле, потому что до нее ни одна Досточтимая Матрона не завершала обучение — или, лучше сказать, переобучение — чтобы стать полноценной Преподобной Матерью. То, что при этом было разбито сердце Дункана Айдахо, сестер нисколько не волновало. Это была побочная досадная мелочь.

Перед его мысленным взором, дразня его. неотступно маячил желанный и любимый образ Мурбеллы. Способности ментата — его благословение и одновременно проклятие — позволяли ему в мельчайших подробностях вспоминать ее внешность: овал лица и широкий лоб, темно-зеленые, напоминающие нефрит глаза, гибкое тело, равно созданное для схватки и любви. Потом он вспомнил, что после Агонии глаза ее стали синими. Она стала другим человеком…

Мысли Айдахо разбредались, и в сознании все время возникал образ Мурбеллы. Внезапно на сетчатке глаза словно остаточное изображение начал проявляться контур другой женщины. Дункан насторожился. Это было присутствие чего-то внешнего, присутствие чьего-то более высокого сознания, неизмеримо более глубокого разума. Этот разум преследовал его, протягивая тонкие и невидимые нити к «Итаке».

Дункан Айдахо, звал умиротворяющий женственный голос.

Дункан встрепенулся от всплеска эмоций, ощутив приближение опасности. Почему страж изолированного мен-татского сознания не разглядел, откуда появилась эта женщина? Речь шла теперь о выживании, и разум начал работать с полной отдачей. Дункан резко склонился над панелью двигателя Хольцмана, намереваясь совершить еще один неуправляемый прыжок в неведомое.

Голос пытался помешать. Не беги от меня, Дункан Айдахо, ведь я не враг тебе.

Старик и старуха уверяли его в том же. Дункан не имел ни малейшего понятия, кто они такие, но, несмотря на это, чувствовал и осознавал, что именно от них исходит главная опасность. Но это внезапное появление нового женского образа, этого необъятного интеллекта, явилось ему из глубин странной и непознанной вселенной, в которой, по воле судьбы, оказался корабль-невидимка. Он пытался бежать, но не мог уйти от голоса.

Я — Оракул Времени.

В нескольких своих жизнях Дункану приходилось слышать об Оракуле Времени — путеводной звезде Космической Гильдии. Милостивый и всевидящий, Оракул Времени, как говорили, был пастырем, охранявшим Гильдию с момента ее возникновения пятнадцать тысяч лет назад. Дункан, правда, всегда считал эти рассказы частью религии сверхчувствительных навигаторов Гильдии.

— Оракул — это миф. — Он протянул руку к командирской консоли.

Я есмь очень многое. Дункана страшно удивило, что голос не стал возражать ему. Многие ищут тебя, Дункан. Тебя найдут здесь.

— Я доверяю только своим способностям. — Дункан включил свертывающие пространство двигатели. Глядя на себя со стороны, он надеялся, что Оракул не заметит, что он делает. Сейчас корабль-невидимка прыгнет еще куда-нибудь и снова ускользнет. Сколько же сил охотится за ним?

Будущее требует твоего бытия. У тебя ключевая роль в пьесе под названием Крализец.

Крализец… тайфун борьбы… давно предсказанная битва в конце мира, битва, которая навсегда изменит образ будущего.

— Еще один миф, — произнес Дункан, активируя двигатели и не предупредив об этом остальных пассажиров. Он не может рисковать, оставаясь здесь. Корабль-невидимка рванулся с места и исчез в неизвестном направлении.

Корабль понесся вдоль складок пространства, и голос стал тише; судно уходило из объятий Оракула, но женщину это, казалось, нисколько не раздосадовало. Издалека снова зазвучал ее голос: Слушай, я поведу тебя. Голос растаял, рассыпался, расползся, как клочок ваты.

«Итака» врезалась в свернутое пространство, погрузилась в него, но спустя невероятно короткий промежуток времени снова вынырнуло в реальный мир.

Вокруг корабля сияли звезды — бесчисленные звезды, настоящие звезды. Дункан изучил показания сенсоров, проверил координатную сетку и сохранил в памяти сверкающие солнца и туманности. Снова их окружало нормальное пространство. Дункану не нужно было никаких подтверждений, он и без этого понял, что они попали назад, в свою вселенную. Но что делать, он не знал — то ли плясать от радости, то ли взвыть от горя.

Дункан не слышал больше голос Оракула Времени, не чувствовал он и приближения других преследователей — таинственного Врага или объединенных сестер; но они, несомненно, были где-то здесь, рядом. Они не отступят, пусть даже прошло три года.

Корабль-невидимка летел дальше. Бегство продолжалось.

Самый сильный и самоотверженный вождь, пусть даже его деятельность зависит от поддержки масс, должен следовать прежде всего велениям своего сердца, своей души, не допуская, чтобы его решения поддавались народному мнению. Только силой и мужеством характера создается истинное и вечное наследие.

Как вдовствующая китайская императрица, надзирающая за своими подданными, Мурбелла восседала на троне зала приемов Убежища Бене Гессерит. Лучи утреннего солнца лились сквозь высокие оконные витражи, расплескивая по полу разноцветные пятна.

Капитул стал эпицентром самой странной в истории гражданской войны. Преподобные Матери и Досточтимые Матроны сошлись здесь с изяществом двух столкнувшихся космических кораблей. Мурбелла — следуя великому плану Одраде — не оставила им иного выбора. Капитул стал родным домом для обеих группировок.

Каждая из них ненавидела Мурбеллу за произведенные ею перемены, но ни у одной из них не хватало сил им противостоять. Этим союзом — соединением непримиримых философий и установлений Досточтимых Матрон и ордена Бене Гессерит — было рождено на свет некое подобие чудовищных сиамских близнецов. Сама идея такого союза была глубоко противна большинству. Угроза возобновления кровопролития все время витала в воздухе, и вынужденный союз висел буквально на волоске.