Александр Бушков - Вертикальная вода

Одним словом настоящая победа, которой грех бы стыдиться… На груди у Сварога сияла драгоценными камнями и многоцветной эмалью Туманность Андромеды — один из высших и самых старых орденов Империи. Оказалась она там очень быстро трудами Диамер-Сонирила — принц, как и в случае с Брашеро, гордо объяснил четырем мирам и восьми сторонам света, что это именно его Канцелярия в лице начальника восьмого департамента, если еще точнее, лорда Сварога и его группы, добилась столь выдающегося триумфа. С формальной точки зрения к старому бюрократу не придерешься. Голову можно свихнуть, взявшись вдумчиво рассуждать, под которой из своих личин выступал в тот или иной момент лорд Сварог — то ли глава девятого стола, то ли начальник восьмого департамента, то ли земной король. Что ни заяви, опровергнуть невозможно. Сам Сварог и не и пытался ничего подтверждать или опровергать — какой смысл? Главное, и Странную Компанию принц не обделил имперскими регалиями, правда, не столь высокими. Диамер-Сонирила не переделаешь, а сподвижникам будет приятно, добавит авторитета и Бони, и королеве Сегура и Дике, и Леверлину в глазах сурового отца… Пусть уж…

Серьезная победа, без дураков. И не имеет значения, что во многом Сварогу помогли победить так быстро сами Токереты — готовые сожрать друг друга, как пауки в банке и ради этого выдававшие секреты, которых ему в других условиях пришлось бы доискиваться гораздо дольше. Важны не обстоятельства, а результат.

И все же, все же… Он не чувствовал себя триумфатором, ни на мизинчик, и дело тут было не в скромности, а в чем-то другом. Он ни о чем не сожалел, доведись повторить все, поступил бы точно так же — и все равно, где-то в глубине Души таился некий мутный осадок, словно в бутылке скверного вина. Понять это чувство он не мог, хотя несколько раз пытался…

Он встрепенулся, поднял голову, вмиг определил, который из полудюжины золотых колокольчиков в углу стола мелодично позвякивает. Ну да, кому же еще быть, коли уж он отдал приказ беспокоить его сегодня в строго определенных случаях…

Повернул рычажок под колокольчиком, и в малый кабинет бесшумно вошел статс-секретарь — высокий, костистый, с залысинами, исправный служака и человек безусловно преданный.

Встретив вопросительный взгляд Сварога, он негромко доложил:

— Как вы и приказывали, ваше величество, надпись с постамента памятника принцессы Делии сбита со всем прилежанием…

— Мое благоволение мастерам, — вяло сказал Сварог. — Ну, и по десятку золотых, что ли… Да, как там отец Грук?

— Еще не приступал, ваше величество.

— Отлично, — сказал Сварог и встал. — В случае неотложного дела ищите меня у него…

Он резко отодвинул кресло, прошел мимо почтительно отстранившегося статс-секретаря, кивнул вскочившим ратагайцам и пошел в ту часть дворца, где располагались покои для королевских гостей из тех, что попроще (от более роскошных покоев Грук в свое время, отказался категорически, хотя Сварог и предлагал).

Статс-секретарь, как обычно, оказался точен в формулировках — отец Грук еще не приступал, хотя готовился обстоятельно — разложил по тарелкам вяленую кабанятину, вяленую же желтоперку, лесную редиску (которой в Каталауне отчего-то любили закусывать пиво). И в данный момент неторопливо и обстоятельно очищал столовым ножом фиолетовый сургуч с широкой осмоленной пробки. Здоровенный пузатый кувшин с коротким горлышком, и еще три таких же дожидаются своей очереди в углу. Судя по выдавленному на боку клейму и фиолетовому сургучу — отличный черный нэльг из дворцовых пивоварен. Обычному человеку хватило бы и одного такого сосудика, чтобы оказаться под столом, но отец Грук кое в чем мало уступал принцу Элвару…

Чуть приподнявшись в знак уважения (Сварог ему, как и некоторым другим, разрешил наплевать на правила этикета, предписывавшие встречать короля гораздо более почтительным образом), отец Грук, не прекращая своего занятия обрадованно пробасил:

— Вот кстати, государь! Всему этому великолепию не хватало только доброго сокомпанейца-застолыцика. Надеюсь, волей Божьей я его в вашем лице обрел?

Он аккуратно стряхнул на блюдечко остатки сургуча и поставил перед Сварогом, присевшим напротив, второй глиняный стакан хорошей работы, высокий, вмещавший не менее бутылки (любому знатоку известно: «нэльг любит глину»). Встал, обеими руками взял кувшин, бережно прижимая его к объемистому чреву, первым налил гостю, потом уж себе.

Сварог не прикоснулся к своему стакану. Сидел, чуть ссутулившись, явственно ощущая все тот же мутный осадок в глубинах души. Почему-то вспомнил спасенную им по какой-то глупой прихоти принцессу Гайнию, пребывавшую сейчас на пляжах Ракамерати, роскошном сильванском курорте для благородных ларов. Вот у кого все в порядке — как явствует из донесений, в совершеннейшем восторге от моря, солнца, высоких желтых дюн, а особенно от земных нравов с их равноправием женщин. Расчувствовался. Спас, благодетель этакий. Одну из пары миллионов, мало чем из них выделявшуюся…

— Что с вами, государь? — тихо спросил отец Грук.

Вам бы радоваться — такое дело провернули… А вид у вас что-то совсем уж унылый отчегож так? — он присмотрелся. Знаете, с такими лицами люди обычно приходят отпущение грехов просить, уж простите, если что не так болтнул.

А вы можете дать отпущение грехов? — не глядя на него, тусклым голосом спросил Сварог.

— В два счета, прости Господи, за такую вольностью словесах… — пожал могучими плечами отец Грук. — Я как-никак не расстрижен, хотя и грозились пару раз… — он замолчал, присмотрелся к Сварогу тем взглядом, какой можно встретить лишь у врачей и священников. — Вам? Это за что же такое, государь?

— За Токеранг, — глухо сказал Сварог. — Нельзя было иначе, доведйсь до дела, повторил бы то же самое, и тем не менее… Понимаете, там были женщины, дети, множество ни в чем не повинных людей… Муторно как-то у меня на душе…

— Ах, вот оно что… — протянул отец Грук. — Там не было людей, государь. Там были создания, как две кацли похожие на людей, и не более того. Наделенные речью и разумом, но, лишенные души. А потому как бы и не существующие в глазах Господа. Для него имеет значение лишь бессмертная душа — а они состояли лишь из бренной плоти. И в глазах Господа были все равно что придорожная трава, смять которую не есть грех.

— Вы так считаете? — тихо спросил Сварог.

— Это не, я так «считаю», — с нескрываемой обидой произнес отец Грук. — Это Господь так установил. Нерадивый порой из меня слуга Божий, что скрывать, да и не богослов я, но уж каноны-то знать обязан… Грех совершает тот, кто губит душу. Отсюда и пошло «душегуб». А вы не загубили ни единой души, государь, так что греха на вас нет, и отпускать нечего. Kрестом Единого клянусь так и обстоит. Нельзя отпустить грехи, которых не было… а если сделать это для виду, просто чтобы успокоить мятущуюся человеческую душу, — вот это уже и будет нешуточный грех…