Евгений Прядеев - Искра Бога [СИ]

Я жадно впитывал эти эмоции счастья от моих женщин и без конца улыбался. Если не ради этого, то для чего тогда жить?

И поэтому мне почти не было стыдно, что я бессовестно наврал, а домовой и напарник подыграли мне в этом обмане. Мир в семье и душевное состояние Светки гораздо важнее всяких мелочей типа моей звериной сущности.

Ну, по крайней мере, именно такими словами я сам себя успокаивал. Понятное дело, что проблема не решена, а всего лишь отложена в дальний ящик, но хотя бы какое-то время я могу пожить абсолютно спокойно.

Вот сейчас, например, увлекшись приятными воспоминаниями, я прослушал половину сказанного нашим экскурсоводом. Ничего, в любом случае я сюда не историю родного края изучать приехал. Если что, особо выдающиеся моменты мне потом Мирон перескажет.

Меня гораздо больше интересует, что в этой усадьбе может быть такого, из-за чего недавно разгорелся весь сыр-бор. Причина для гибели людей, на мой взгляд, должна быть достаточно веской, иначе друзья Ярослава полные отморозки и никак иначе.

Тем временем, учитель повёл нас в сторону остатков главного здания поместья, обещая показать нам сохранившиеся чудом фрески на стене и какой-то уникальный английский камин. Если я правильно понял из обрывков рассказа Александра Григорьевича, к обстановке хозяин усадьбы подходил весьма кропотливо. Мебель сюда привозили со всей Европы, и неудивительно, что в девятнадцатом веке посетить дом Воробьевых считали своим долгом многие деятели культуры и высшего света.

Внутри здания оказалась откровенная помойка. Среди пустых бутылок и упаковок из-под всякой снеди валяются куски искусной лепнины. Мы неторопливо двигаемся по коридорам главного дома. Под ногами хрустят куски кирпичей и настенной плитки. Состояние комнат везде примерно одинаковое — грязь и разруха.

— По-моему, мы приехали зря, — негромко прошептал мне Мирон, стараясь, чтобы нас не услышал экскурсовод. — Нигде никаких следов. Вряд ли здесь проводились хоть какие-нибудь ритуалы.

— Мне кажется также, — согласился я с напарником. — Тем более, что в комнатах явно не хватает света. А лампы или другие источники света будут заметны с КПП. Но в любом случае надо обследовать здание до конца, может быть здесь есть подвал… Или заглянуть в другие постройки. Ты же знаешь, Эдик нам всю плешь проест, что мы чего-то не доглядели.

— Стены усадьбы были расписаны итальянскими художниками, — продолжал увлечённо тем временем вещать Александр Григорьевич. — Граф специально пригласил их, причём не поскупился на баснословный гонорар. Если верить запискам современников, то Воробьев хотел изобразить на стенах сцены из Святого Писания, но не получил благословения церкви. Матвей Михайлович был сильно оскорблён отказом, поэтому художникам было поручено зашифровать во вполне нейтральных картинах языческие символы.

— Какие символы? — мы с Мироном задали вопрос одновременно. Теперь поездка в усадьбу уже не казалась мне пустой тратой времени. Восемнадцатый век, православие является практически официальной религией и вдруг такие новости. Кроме того, Воробьев был достаточно образованным человеком, поэтому наверняка прекрасно понимал опасность язычества. Как с точки зрения конфликта с церковью, так и с точки зрения той силы, которая могла быть заключена в рисунках.

Однако экскурсовод, судя по всему, не придавал каким-то там символам большого значения. Наоборот, Александр Григорьевич, очень удивился нашему оживлению, а затем досадливо крякнул и почесал лысеющий затылок.

— Да я как-то никогда особенно и не интересовался этим вопросом, — честно признался старик. — Ну да, повздорил с местным батюшкой, но ведь в дальнейшем всё честь по чести было. Граф церковь построил, сам все посты соблюдал, на исповедь ходил и причащался регулярно. Я и про рисунки только в одном журнале случайно историю нашел, вот и рассказываю. Интересно же…

— Конечно, интересно, — с энтузиазмом подтвердил Мирон. — Это действительно очень необычно, что граф решил изобразить языческие символы, пускай и зашифрованные в картинах. Всё-таки не мальчик, а солидный мужчина, чтобы мелкими пакостями заниматься…

— Знаете, а ведь и правда… — задумался Александр Григорьевич. — Впрочем, интерес к язычеству в России во второй половине восемнадцатого века явление вполне обычное. В Европе Ренессанс, там античную культуру вспомнили, ну заодно и за свой местный фольклор взялись. А у нас так вообще научные труды написать умудрились, один только Глинка чего стоит…

— Глинка, это который композитор? — уточнил я, потирая лоб, вспотевший от обилия новой информации.

— Да не, Андрюха, художник! — хлопнул меня по спине напарник и громко загоготал, распугивая эхом птиц, спокойно сидевших на деревьях возле главного дома.

— Григорий Андреевич Глинка, — торжественно поднял вверх указательный палец учитель, — был выдающимся филологом. Грамоте самого императора учил, Николая Первого. А с композитором они просто однофамильцы, хотя и почти современники. Михаил Глинка родился лет на двадцать позже Григория Андреевича.

— Александр Григорьевич, — прервал я старика, который, судя по всему, нашел новую тему и уже набирал воздуха для очередной лекции. — А всё-таки вот эти языческие символы… Может быть, они где-то сохранились? Неужели все росписи итальянских художников погибли?

— К сожалению, все! — вздохнул учитель. — Два сильных пожара уничтожили все картины, и мы сегодня можем лишь представлять, какой великолепный вид был у этих комнат. К сожалению, при советской власти сохранить это великолепие не сумели, а может быть, просто большого желания не было.

— Разграбили и пожгли после революции? — предположил я, но ответить мне учитель не успел.

— Да не так всё было! — раздался буквально у меня из-за спины женский голос. От неожиданности я буквально отпрыгнул на пару шагов в сторону и лишь усилием воли удержался от удара. — Усадьба горела два раза, вот только люди её не поджигали!

Как женщина сумела бесшумно оказаться у меня за спиной, я до сих пор не понимаю. Одета она была явно не для тайных операций. Вязаная юбка ниже колена, пуховик и платок на голове.

Расслабился, стал забывать об осторожности. Так и правда можно без головы остаться, и тогда Светка меня с того света достанет…

Зачем? Ну как же! Чтобы оживить и сказать: «Ну я же говорила!»

Всплеск адреналина внутри меня требовал выплеска, но я ограничился лишь тем, что в сердцах сплюнул под ноги.

— Дома плевать будешь! — строго заметила мне женщина, поправляя платок на голове.

— Подкрадываться было необязательно! — высказал я своё недовольство подошедшей и достал из кармана пачку сигарет. Из вредности очень хотелось добавить к своим словам обращение «бабушка», но боюсь тогда точно ничем хорошим наша экскурсия не закончилась бы. Стоявшая перед нами женщина выглядела крепкой старушкой в районе шестидесяти. Несмотря на возраст, от неё буквально исходили флюиды силы и здоровья. Про таких в моем детстве обычно говорили «кровь с молоком», правда, употребляя это выражение в отношении особ помладше.