Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

– Господи, он наверняка… принял меры, – сказал Билли.

Он спланировал похороны, рацею, приглашения, манкирования, но это – сама смерть – всегда оставалось планом Б. Как бы, спрашивал он своих специалистов, нам пережить эту неприятность?

Не тогда ли его осенило, когда он определился со зрелищем кремации? Возможно, он прописывал порядок церемонии. Возможно, набрасывал инструкции для Берн, когда уставился на ручку в руке, бумагу, черные чернила.

– Он общался с пиро, – сказал Билли. – И некро. Что, если Берн, когда мы с ней виделись, говорила с ним не на расстоянии? Помнишь, как она писала? – Он развернул глазки на бумаге. – Почему здесь везде самолетики? Помнишь, как он вообще нас нашел? Почему эти чернила серые?

Гризамента сожгли заживо – в темпоральном и фишечно-психическом варианте огня памяти, в этом ублюдке эрудиции – эрудиции пиро, эрудиции Берн, ее догадок смертиста. Но Гризамент не умер до конца. Он вообще не умирал. В этом и была задумка.

Когда прошло несколько часов, когда ушли скорбящие – его собрали. Он был прахом. Но так и не умер до конца. Он спасся от болезни – у него не осталось вен для яда, органов для отравления. Его, угольно-черного в урне, наверняка забрала Берн (и ее имя вдруг стало каламбуром) [77], растолкла в крошево последние черные осколки костей и антрацит. Смешала с приготовленным основанием: жвачка, спирт, вода и щедрая фишка.

Потом наверняка окунула в него ручку, закрыла глаза, провела кончиком стержня по бумаге. Чтобы увидеть, как тонкая линия зазубрится в урывчатую каллиграфию, как субстанция осваивается, и у Берн перехватило дыхание в преданности и восторге, пока чернила писали сами собой: «и снова здравствуй».

– Почему он все это сделал? – спросил Дейн. Он уставился на бумагу. Она уставилась в ответ. – Почему он хочет, чтобы мир сгорел? Потому что сам сгорел? Месть всем?

– Не знаю. – Билли собирал самолетики. Поднял один. На нем было написано «Тополь». На другом – «Узы». Еще один гласил: «Телефон». Супертонким почерком. Во все слова внедрялись два накарябанных глаза. Это были остатки чести, ностальгия по идеализированным легендарным временам.

Неужели это всегда было ложью? Всегда ли, думал Билли, этот нарушитель нейтралитета и убийца был так жесток? Или что-то случилось, чтобы он сотворил такое? Неохватность этого убийства.

Дейн ходил из комнаты в разрушенную комнату и собирал культуру кракенистов по кусочкам – вещички, оружие тут и там. Наверняка какие-нибудь прихожане-кракенисты отсутствовали – по делам, жили своей жизнью, – и скоро узнают, что случилось с их религией. Как и последние лондонманты, теперь они стали народом-изгнанником. Их Папу казнили пред алтарем. Но в этой норе в этот момент, просеивая мусор мертвецов, Дейн был последним человеком на земле.

Откуда исходил свет? Некоторые лампочки уцелели, но серое свечение в коридорах казалось ярче, чем все их слабые сепийные старания. Кровь повсюду казалась черной. Билли слышал, что кровь кажется черной в свете луны. Он встретился глазами с одним из самолетиков. Тот взглянул на него. Бумага снова встрепенулась без ветра.

– Порывается улететь, – сказал Билли. – Почему они… он… почему он пришел сюда сам, а не просто отдал приказ? Он наблюдает. Видишь, какой тонкий почерк? Помнишь, как осторожно писала Берн на бумаге? Как меняла ручки? Чтобы снова соскрести чернила. Его наверняка не так уж много.

– Зачем он это сделал? – закричал Дейн. Билли все еще смотрел в глаза упавшей бумаги.

– Не знаю. Это мы должны узнать. И вот вопрос: как допросить чернила?

Работали в грузовике. Безопасней, чем в месте, что внезапно стало склепом. У Билли были все самолетики, какие он нашел, с оторванной кровью и грязью, чтобы остались только пятна чернил.

За ними надзирал кракен. Ему молился Дейн. Пока лондонманты роптали и поглядывали на Дейна, вдруг осиротевшего, как они, Билли промокал бумагу в дистиллированной воде, мял и выжимал. Пол наблюдал – стоя спиной, татуировкой, к стене. Билли сливал воду цвета слабого чая и выпаривал осадок. Жидкость с ним стекала не так, как должна.

– Осторожней, – сказала Сайра. Если чернила были Гризаментом, то, возможно, была им и каждая капля. Возможно, в каждой – его чувства, мысли и малая толика силы.

– Она соскребала его каждый раз, когда он прилетал обратно, и смешивала заново, – сказал Билли. Каждая отдельная пипетка возвращалась в бутилированное сознание Гризамента. Зачем бы еще понадобились все эти глаза? Чернила наверняка знают то, что знают воссоединившиеся капли. – Наверное, его приходилось экономить… – Гризамент был конечен. Каждый предписанный приказ, каждое заклинание, воплощенное им самим, в нем самом, все его послания были им, источали и расточали его. Если расписать его всего, останется только десять тысяч маленьких Гризаментиков на клочках – порознь не более чем какие-нибудь жалкие волшебные открытки.

Когда Билли закончил, получился наперсток – больше капли, но ненамного. Он окунул в это иглу. Дейн встал, сделал религиозный знак, присоединился. Поднял взгляд. Вати на время поражения профсоюза впал в спячку в кукле, примотанной к крыше транспорта. Билли пролистал бумагу, на которой будет писать, – клочки из своей сумки, всяческую мелочь.

– Получится? – спросила Сайра.

– У Берн получается, – сказал Билли. – Посмотрим.

– Мы действительно узнаем его планы?

Билли не сводил глаз с глаз Дейна. Приложил иглу к бумаге и провел не глядя. Описал линию – только линию.

– Эй, – сказал Билли, – Гризамент. Слушай сюда.

Он провел еще линию: и третью, и эта последняя вдруг содрогнулась, как кардиограмма, и тогда были слова. Слова эти были «ПОШЕЛ ТЫ». Крошечный шершавый шрифт. Билли вновь обмакнул иглу.

– Дай я, – прошептал Дейн, и Билли отмахнулся.

– Ты не в себе, – прошептал он остатку на донышке контейнера. – Ты наверняка как в тумане. Ты где-то разбавлен, где-то загрязнен. Твой маленький мозг наверняка… маленький. – Он занес пипетку над чернилами. – Мы можем разбавить тебя еще. Что, алкоголь жжется? Есть и лимонный сок. Есть и кислота. – Билли готов был поклясться, что маленькая лужица дернулась. Пигмент, бывший Гризаментом, заволновался в чашке.

– Что ты делаешь? – спросил Билли у чернил.

– Мои люди… – сказал Дейн.

Билли окунул, нацарапал – написал: «ИДИ НА ХЕР».

– Понятно, – сказал Билли. Окунул иглу в отбеливатель, а потом в чернила. Крошечная доза: атака должна быть деликатной. Краска дрогнула, на ней осталось блеклое пятно. Билли размешал его, снова чиркнул иглой по бумаге.

– Что ты делаешь? – спросил Билли.

ИДИ НА ХЕР.

– Где остальной ты? – спросил Билли.