Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

Вийон отступал перед ним, а пророк вполз на горящие остатки нижней части алтаря, зарычал, когда огонь опалил ему волосы, а сверху посыпались горячие уголья и пепел. Он выл и бился, горя в живом огне, но сумел проползти через гарь, протянуть через пламя обожженный крест. И снова взглянул в глаза Вийону. Поэт метнулся в сторону главных ворот, но споткнулся обо что-то и упал. Ветка – последняя, обожженная, колючая лоза толщиной в руку – обвилась вокруг ног, поймав его в ловушку. Поэт вскрикнул, но гибкий побег поволок его по полу прямо пред ликом Деревянного пророка.

– Не хочу! Не-ет! – закричал поэт. Ухватился за пылающую лавку, но жесткая ветвь тянула его с невероятным упрямством, лишавшим его сил, которому ничего невозможно было противопоставить.

Вийон бился, цеплялся ногтями за каменные плиты пола, дергал ногами, бессильный и побежденный. Молился, выл и просил.

А потом вдруг верх алтаря обрушился под собственным весом, когда огонь переварил ряды пророков и ангелов в изукрашенных, но еще не расписанных кассетонах. Огромный пылающий крест упал вниз, ударив Деревянного пророка по спине, воткнулся глубоко, покосился и упал, разбрасывая гирлянды искр. Потом вниз ринулись пылающие бревна, фигура архангела Михаила с мечом, статуя Марии Магдалины, а в самом конце – соломенная крыша вифлеемских яслей, умело изготовленных из дерева неизвестным творцом.

Вийон почувствовал, как хватка вокруг его ног ослабла. Окровавленный и израненный, он вскочил на ноги и бросился к выходу. Оглянулся через плечо на Деревянного пророка, но в том месте, где он лежал, виднелась только куча пылающих остатков алтаря.

Поэт крикнул, чувствуя, как огонь лижет его рубаху. Дернул шнуровку, порвал ее, сорвал одежду с плеч, бросил на пол. Полуголый, покрытый сажей, давясь от дыма, добрался он до главных ворот, которые распахнулись перед ним, а в церковь ворвались перепуганные люди, таща за собой чаны и ведра с водой.

– Пожар! Пожар! – раздались крики.

Пламя выстрелило высоко вверх, охватило крышу и колоколенку церкви Святого Лаврентия, добралось до деревянных жалюзи колокольни.

Вийон всего этого уже не видел. Внезапно кто-то ударил его по голове чем-то тяжелым – по голове, и без того поврежденной железным кулаком Кроше. Поэт так и рухнул на лестницу церкви, провалившись во тьму, словно в глубокий бездонный колодец.

Даже в худшем из кошмарных снов, где живые трупы танцевали вокруг поэта, кружась в жутком danse macabre , Вийон не ожидал такого конца своей истории.

Он лежал на небольшой повозке, запряженной запаршивленной несчастной клячей. Поэт был профессионально связан – толстая конопляная веревка стягивала его ладони за спиной и одновременно была привязана к загнутым назад ногам. Каждое движение высекало из его больной головы новые искры боли.

Вокруг вставал туманный июльский рассвет, мир еще купался в сонных видениях и волнах испарений; близился час, когда злобные мары заплетают конские гривы и сооружают колтуны на головах неотесанных купчин и никчемных селян, храпящих сном праведников в своих вонючих избах. До ушей поэта доносился один-единственный звук – глухие удары лопаты, мерно режущей жирную, влажную землю, полную червей. Прелат Раймон де Ноай рыл как проклятый, выкапывая глубокую яму под корнями разросшегося, покрытого молодой листвой дуба.

– Что происходит? – спросил вор слабым голосом. – Где мы, ваша милость прелат?

Ноай вылез из ямы, с размаху воткнул лопату в горку земли и двинулся к повозке.

– Я лишь выполняю свою часть нашего договора, – прохрипел он, склонившись над поэтом. – Того, от которого ты при первой же возможности отвертелся. Но я честный самаритянин и выполню данное слово до последней буковки.

Он ухватился за веревки и руки Вийона, быстро стянул его с повозки прямо в грязь, дернул и поволок в сторону свежевыкопанной ямы.

– Ты ведь хотел знать, что стало с теми распутницами, Марион и Марот. Увидишь их уже через минуту, – сопел, согнувшись напополам, прелат. – Да что там! – присоединишься к этим дьявольским шлюхам, чтобы подольше наслаждаться их обществом!

Подтащив поэта на край углубления, он отпустил веревку. Пнул раз, другой, толкнул окровавленное тело. Мир опрокинулся, Вийон сполз с глинистого края, упал на самое дно ямы. Прямо между двумя полуотрытыми гниющими телами. В нос ударил сладковатый запах разложения; он повернул голову и увидел длинные крученые косички, обернутые вокруг гниющей, источенной личинками головы. Это была Марион, его гулена, его любовь, его избранница. А вторая, синяя и разлагающаяся – Марот, красивейшая женщина на Глатиньи, которая каждую неделю доставляла ему горсть золотых эскудо…

Еще две недели назад обе они прохаживались Долиной любви, задирая юбки и ловя мужские взгляды. А нынче земля сделалась их ложем, а любовников заменили белые извивающиеся черви, свободно входящие во все отверстия их тел.

Священник принялся за работу.

– Вот какова твоя благодарность? – крикнул дрожащим голосом Вийон. – Хочешь зарыть меня живьем в могиле за то, что я освободил тебя от Деревянного пророка?

– Всякий ищущий да обрящет, а ты искал исчезнувших шлюх. Стучите, и да откроют вам, а ты стучал во врата моего прихода. И вот ты нашел, и теперь знаешь все.

Священник воткнул лопату в землю, швырнул изрядный ее ком прямо в яму. Песок на миг ослепил Вийона. Поэт задергал узлы, перевалился на бок, завыл от страха.

– Ты, жополюб вонючий, конским хером в сраку траханный! – орал Вийон. – Они были мертвы уже тогда, когда я говорил с тобой в исповедальне! Ты обманул меня, чтобы сберечь жизнь и голодную свою морковку, которую я бы тебе с корнем выдрал! Сам убил их, а потом обманывал меня, что обе живы, дабы я освободил тебя от пророка! Ты убил двух наилучших моих подруг, красивейших девок в Сите, хоть ты его пройди вдоль и поперек!

– Девки?! – Священник послал еще одну лопату земли прямо в лицо поэта. – Это были дьявольские суккубы, потаскухи, зачатые ведьмой от злого бесовского семени: искушали меня, благочестивого человека. Отрывали меня от любви к Господу! Сделали так, что я засомневался, – и должны были понести за это наказание!

– Что я слышу? – хрипел Вийон. – Убийца шлюх, выродок, у которого были желания, достойные Жиля Синебородого, считает себя благочестивым человеком? Погоди-ка, дай угадаю: ты убил их, потому что они разбудили в тебе низкую страсть?! Что ты еще им сделал? Только хлестал или, может, захотел чего-то большего? Отрезал им грудь? Уши? Клеймил раскаленным железом? Не переживай, это же просто шлюхи. Они не пойдут вслед за тобой на небеса и не расскажут святому Петру, какие бесчинства ты чинил, пока был пробстом прихода Святого Лаврентия! Как Иаков закопал под дубом фигурки чужих богов, так и ты спрятал под деревом свои грехи! Но самое удивительное, что после всего тобой сделанного ты продолжаешь именовать себя благочестивым человеком!