Яцек Пекара - Я, инквизитор. Башни до неба.

Ох и ушлая эта госпожа фон Зауэр. Возложила на город следственные расходы, в том числе и гонорар для Кнотте. И я мог бы поспорить, что в городской совет она представила значительно завышенные счета. Вы только подумайте, она могла заработать на чём угодно. Даже на том, что кто-то убивал её подданных.

– Разве не лучше тогда смягчить её сердце, чтобы в будущем она относилась к вам благосклоннее? Впрочем, о какой сумме мы говорим?! Или знатнейшие горожане Лахштейна не в состоянии выделить несколько грошиков?

Один из купцов махнул рукой.

– Вы правы, инквизитор. Сумма не достойна того, чтобы о ней спорить. Однако нужно понимать, что если ощипывать куру до голой шкуры, то она закудахчет уже тогда, когда захотят вырвать и одно пёрышко.

Ни он, ни его спутники, правда, не выглядели ощипанными до голой шкуры, да и с виду походили не на домашних птиц, а, скорее, на быков, но я, однако, состроил соответствующую случаю участливую мину.

– Так я могу на вас рассчитывать, господа? К вечеру всё будет готово?

Они покивали головами. Явно без восторга, но их восторг или его отсутствие не интересовали меня ни в малейшей степени. Важно было то, что они согласились сыграть свои маленькие роли в срежессированном мною спектакле. И этот спектакль обещал быть по крайней мере столь же восхитительным, как и талант того, кто его подготовил.

– Да я вижу, инквизиторы неплохо устроились. – Маркграфиня была явно удивлена, увидев столь изменившееся подземелье, но на её лице отразилось также и глубокое недовольство.

– Мы, достойная госпожа, проводим допросы в сырости, холоде и темноте, – быстро объяснил я, придавая голосу печальный тон, – страдая почти наравне с допрашиваемыми. А то, что вы видите здесь, мастер Кнотте приказал подготовить в заботе о вашем, госпожа, удобстве.

– Интересно, сколько это будет мне стоить? – Елизавета фон Зауэр нахмурилась.

– Все это дар от горожан, которые сожалеют о том, что не смогли дать больше, поскольку быстрый ход следствия ошеломил их, и у них не было времени на тщательную подготовку.

– От горожан? Дар? Вот это да! Я вижу, мастер Кнотте обладает великим даром убеждения, – она, правда, говорила «мастер Кнотте», но смотрела при этом прямо на меня.

– Мне не потребовался дар убеждения. Они сами навязали помощь, от всего сердца желая порадовать свою госпожу, – быстро пояснил сам Кнотте.

– О, конечно, – улыбнулась маркграфиня. – Ну хорошо, давайте начинать.

Услышав эти слова, я дал знак, и тогда из-за перегородки вышел городской палач. Он был одет в чистенький красный фартук, накрахмаленный так, что почти напоминал доспехи. Мне не удалось ни просьбами, ни угрозами заставить мастера малодоброго сбрить бороду и постричь волосы, но цирюльник хотя бы как-то расчесал ему эти вихрастые лохмы, и я бы, возможно, преувеличил, говоря, что палач выглядел аккуратно, но, по крайней мере, он стал напоминать человека.

– Милостивая госпожа, – перепуганно пробурчал он и поклонился почти до земли.

Госпожа фон Зауэр даже не удостоила его вниманием. Она удобно уселась в кресло и приняла бокал вина из рук Кнотте.

– И где ваш мясник? – Заговорила она.

Помощник палача ввёл Неймана, но на этот раз не разложил его на скамье, а усадил на деревянном стуле у стены.

– Та-ак... – Маркграфиня окинула художника внимательным взглядом. – Это по вашим словам и есть Мясник?

– Без малейших сомнений, госпожа, – ответил я, понуждаемый строгим взглядом Кнотте. – Он исповедался во всех грехах с величайшей точностью.

– Посмотрим... Посмотрим...

Следующие несколько молитв я искренне благодарил себя, что так хорошо подготовил Неймана. Пару раз, правда, он заикался, пару раз отговаривался беспамятством от убийственной ярости, но, в сущности, точно описал и девушек, и преступления, и своё логово. К счастью, он был по-настоящему напуган (так действовало на него присутствие мастера Альберта), что добавляло его признаниям убедительности. Как я ему и велел, он не хвалился своими преступлениями, а скорбел по поводу неистовой жажды, которая его на них толкала.

– Оставьте меня с ним одну – приказала маркграфиня, когда закончила допрос Неймана.

То есть произошло то, чего я ожидал.

– Госпожа, вы полагаете, что... – начал мастер Кнотте.

– Вы думаете, что он порвёт верёвки, добежит до топора и порубит меня на куски? – Усмехнулась госпожа фон Зауэр. – Идите, идите... – она махнула рукой. Мы вышли из подземелья, я был немного не уверен, что Нейман окажется достаточно умён, чтобы сдержать наше соглашение, а Кнотте заметно волновался. Только палачу и его помощнику было всё равно. Прошло ещё несколько молитв, прежде чем маркграфиня вышла к нам. Её лицо было непроницаемо.

– Он во всём сознался, – сказала она наконец. – Но меня не убедил. – Она поджала губы. – Отправьте его на пытку, – приказала она.

Кнотте глубоко втянул воздух в лёгкие, после чего посмотрел на маркграфиню серьёзным взглядом.

– Достойная госпожа, я знаком с процедурой применения пыток к людям, отрицающим преступный поступок, но я не знаю процедуры, предписывающей пытать тех, кто признаёт свою вину и искренне рассказывает обо всех деталях преступления.

Елизавета фон Зауэр зашипела. Как видно, она не привыкла к тому, чтобы перечили её словам. Она немного поразмыслила, а потом покачала головой.

– Верить не хочу, что кто-то подобный убивал моих девочек. Такая крыса, такая жалкая, грязная, вонючая крыса! – Последние слова она почти прокричала, и её лицо покрылась кирпичным румянцем.

Она даже не заметила, как схватила меня за запястье. К сожалению, я это почувствовал, так как её длинные ногти глубоко вонзились в моё тело. В какой-то момент она заметила, что делает, и обернулась в мою сторону с лицом, искажённым гневом. Мне стало интересно, ударит ли она меня или только обругает, но она вдруг отпустила мою руку и похлопала меня по щеке самыми кончиками пальцев. Её губы по-прежнему были сжаты в узкую линию, но глаза немного подобрели.

– А ты что об этом думаешь, Мордимер? – Спросила она, внимательно меня разглядывая.

– Пытать человека, признающего свою вину, чтобы заставить его заявить о своей невиновности, это воистину необычное поведение, – сказал я осторожно. – Интересно, однако, что мы будем делать потом. Пытать его, чтобы он снова признался?

Мастер Альберт громко рассмеялся.

– Вот уж точно, да, да...

Маркграфиня фон Зауэр не разделила его веселья. Однако я думаю, что до неё дошла вся абсурдность ситуации.

– Значит, это он... – пробормотала она. – Точно он?

– Ручаюсь всей моей инквизиторской честью и опытом, что я нашёл преступника, – сказал торжественным тоном Кнотте и для усиления эффекта ударил себя в грудь правой ладонью.