Николай Басов - Магия Неведомого

Вот тут-то рыцарь и догадался. Он спросил:

– Датыр, а сколько я был… в отключке?

– Да почитай, неделю, мы уже давно и ту пустыню миновали, и горы прошли, и до новых долетели, господин.

– Неделю?

Ответить Датыр не успел, потому что к лежащему на кошме рыцарю подошел шкипер. Он улыбался, и не из одной вежливости, видно было, что он доволен, что рыцарь не умер. Это же заметил и оруженосец. Он посмотрел на шкипера, потом высказался – уж лучше бы промолчал:

– Они с капитаном опасались, господин, если ты умрешь, им за перец никто не заплатит, просто не с кого будет эти деньги стребовать.

Ага, решил Сухром, разумно. И вполне в духе этих вот… смертных.

– Ну не только… Еще я рад, что изобретатель такого отличного способа справляться с птеросами остался в живых, не погиб, – добавил шкипер Луад. – От имени моего народа, издавна страдающего от этих хищников, выражаю тебе свое восхищение, рыцарь.

– Да, разумеется, – согласился Сухром. И все же сумел спросить: – А куда же вы летели, пока меня?.. Пока я не мог?..

– Ты еще не очень-то крепок, рыцарь, но завтра сам все увидишь. Мы приближаемся наконец-то к тому месту, с которого нам следует спрашивать только тебя о направлении и подчиняться твоим приказаниям.

Сухром кивнул. Луад довольно неожиданно, но вполне торжественно поклонился и хотел было уйти, но рыцарь сумел хоть и негромко, слабо, но все же окликнуть его:

– Шкипер, значит, мы их победили?

Не то чтобы он не поверил Датыру. Просто ему еще раз хотелось услышать, что они победили. Вот только ответ шкипера вышел не совсем такой, какого рыцарь ожидал. Луад отозвался:

– Безмозглых и жадных птеросов мы отогнали, сэр рыцарь, так будет вернее сказать… Но мастер Виль заметил, что с демониками, например, которые тоже умеют летать и нападают, случается, на наши транспорты, так бы не получилось. – Он потоптался в темноте, разгоняемой лишь слабым светом звезд и огоньками на юте «Раската». – Не говоря уж о пегасах или мантикорах… – Но эти слова он произнес уже себе под нос так негромко, что его не расслышал даже Датыр.

Крепа по прозвищу Скала сидела на башенном наблюдательном пункте, как это называл полусотник Н’рх, карлик, командир их гарнизона, и посматривала вокруг, как и полагалось на этом посту. Смотреть было не на что, она изучила окрестности за три года, что провела в этом отдаленном, грубо построенном форте на краю земли, как свою ладонь. Форт, именуемый Трехгорным, потому что стоял между тремя горами, вообще-то считался даже крепостью и закрывал единственный на сотни верст перевал через хребет Малого Ледника. Да только тут никогда ничего не случалось, и зачем форт тут находился, кроме как для взимания какой-нибудь платы за переход в земли герцогства Шье, сказать было невозможно. Скорее всего, по картам всяких там офицеров и генералов получалось, что тут положено было иметь хоть какое-то укрепление, чтобы обезопаситься от орд кочующих горных нимов, почти таких же грязных карликов, как и Н’рх.

А этот самый Н’рх, как было каждому в форте известно, присвоил себе звание полусотника незаконно, потому что по чину был всего лишь фельдфебелем, а не корнетом, но лет ему было, пожалуй, под сто, для нормального корнета уже поздновато, любой сколько-то разумный служака давно бы вышел в подротмистры, а то и в ротмистры, то есть командовал бы ротой или большой ротой, имея в своих подчиненных целых три полусотника, и не корнетов каких-то задрипанных, а пожалуй что, и прапорщиков, одного фельдфебеля и кучу сержантов. Но Н’рх оказался слишком тупым, зло думала Крепа, вот и оставили его тут сторожить тень от трех горок с тремя десятками бездельников, которые и составляли этот забытый всеми богами гарнизон.

Сама-то она, если бы все сложилось как надо, давно бы уже вышла в капралы, а то и в сержанты, да не повезло ей… Не любила Крепа думать об этой истории, хотя, чего уж греха таить, на башне бывало настолько скучно, что воспоминания, а то и мечты свои глупые, почти такие же, какими баловалась в детстве, когда жизни и службы еще не знала, не нюхала, не понимала, – мечты эти сами забредали ей в голову, и в последнее время она не знала, что с ними делать.

Крепа Скала поднялась, прошла по прогибающимся под ее ступнями не очень прочным, а местами и гниловатым доскам настила. Над ней возвышался какой-никакой, хотя скорее именно что – никакой, навес, устроенный на четырех столбах, сложенных по углам башни, достаточно мощно увязанных двумя тяжеленными балками, уложенными крестом, и четырьмя здоровенными лесинами, образующими квадрат. Ввысь конструкция поднималась треугольными стропилами, на которые были почти аккуратно уложены черепицы из тонко и плоско расколотых местных светлых камней. Вся конструкция выдерживала не только собственный вес, но и вес снегов, которые наметали на крепость зимние метели и снегопады. А дуло тут гораздо сильнее, чем внизу, у земли, в квадрате фортовых стен, и потому те, кто тут слишком долго оставался на посту, неизменно простужались. Как и она сейчас простудилась, но никому до этого не было дела.

А все потому, что она этого вот Малтуска, тупого и мнящего о себе слишком много лестригона, на место поставила, когда он вдруг решил за ней приударить и пристать с нескромными предложениями… Нет, она не жалела, что тогда треснула его по плечу так, что сломала ключицу, как потом стало известно, так что этот грубиян и нахал с полмесяца ходил в тугой повязке, зло поглядывая на Крепу красноватыми глазками. Но Малтуск был любимчиком Н’рха, а это означало, что самозваный полусотник сослал ее на этот пост в почти бессменное дежурство. Лишь иногда, когда ей и вправду становилось невтерпеж, она обязана была кричать кому-нибудь, кто дежурил в тот момент на стенах, чтобы он смотрел вокруг внимательнее, и спускалась вниз, чтобы оправиться или поесть. Выходило, что ее наказали еще и этой унизительной для нее-то, для девушки, пусть и циклопы по роду и происхождению, обязанностью, когда все знали, куда и зачем она направляется.

Что же, тому, кто служил в армии достаточно долго, такие вот подлости мелких командирчиков хорошо известны, они для того и служили, и дышали, кажется, чтобы делать службу подчиненных как можно более унизительной и мерзкой. Она к этому привыкла, но решила когда-нибудь поквитаться с Н’рхом и с Малтуском, да так, чтобы им мало не показалось и чтоб они прокляли тот день, когда с ней, с Крепой, выпало им оказаться в одном гарнизоне.

Эх-хо-хо, жизнь солдатская… А ведь когда она решила убежать из дома и позже, когда пошла в армию, ни о чем подобном и не подозревала. Ну предположим, убежала она правильно, иначе бы выдали ее замуж за старого и грязного циклопа Воту, у которого и без того уже было три жены, вечно озирающиеся, неуверенные и какие-то больные от беспрерывных родов, которых Вота настолько забил-затюкал, что их имена-то даже соседи не знали, называли по возрасту – старшая, средняя и младшая… Кажется, младшей доставалось больше всех, ее шпыняли, иногда довольно жестоко, не только сам Вота, но и остальные жены, а когда отец Крепы согласился, чтобы этот старик женился и на ней тоже, когда она представила себе, что начнет вот так же, как и эти три несчастные, беспрерывно рожать нелюбимых детей, которых тоже будут дразнить и мучить дети от старших жен Воты, когда она это себе хорошенько уяснила… И куда ей после этого было деваться, если не бежать?