Anevka - Песня для тумана

Цверг запустил в противника камнем. Ши легко увернулся. Казалось, что увернулся. Но камень, вместо того, чтобы лететь, как это обычно делают камни, неожиданно повернул и ударил юношу в грудь. Альвгейр резко выдохнул, но тут же выровнялся, с ненавистью поглядел на цверга и снова вскинул руки.

Подземные ручьи гейзерами взорвали землю. Река бесновалась. Одна долгая секунда, и кусок берега, на котором стоял Ульв, рухнул в воду. Альвгейр был уверен, что цверг камнем пойдёт ко дну, но тот судорожно бился и, кажется, поднимал наверх это самое дно, поэтому водный ши продолжал нагнетать вокруг него собственную стихию, немного просчитался, и вода закрутилась вокруг Ульва исполинской воронкой. Откашлявшись, тот жадно глотнул воздуха и пропел, притопывая ногой:

Альвгейр почувствовал, что собственное тело ему больше не принадлежит. Руки и ноги дёргались, выкидывая коленца какого-то безумного танца, то и дело ударяя несчастного лбом в дерево или затылком о скальный выступ. Все попытки сопротивления бессильно тонули в накатывающих волнах дикого, звериного страха.

А Ульв почувствовал, как кто-то вывернул ему ухо.

— Сколько раз повторять тебе, паршивец, — прошипел Брокк, — чтоб ты не смел…

Бледный, как мел, Мер эйп Аквиль быстро перебирал пальцами, успокаивая реку, ручьи, разгоняя тучи.

Ульв смотрел на Брокка исподлобья, молчал и избавлять Альвгейра от издевательств явно не собирался. По счастью, помимо рассерженных отцов, тут присутствовал и седобородый старец в просторных одеждах друида. Он достал из потайных складок маленькую дорожную арфу и взял несколько небрежных нот. Альвгейр обессиленно опустился на песок. Увидев отца, попытался слабо улыбнуться, но, перехватив взгляд сапфирово-синих глаз, понял, что буря, вызванная молодым эйп Аквилем, ничто по сравнению с головомойкой, которую устроит ему Мер.

— У вашего мальчика действительно недюжинный талант, — обратился друид к коренастому цвергу, всё ещё державшему сына за вывернутое ухо, которое уже покраснело и разболелось. — По нему школа бардов плачет.

— Ремень по нему плачет, — процедил Брокк. — С пряжкой из сырого железа. Весь Свартальфахейм извёл. Да и в Мидгарде… что ни год — переезжать приходится.

— Думается мне, — довольно погладил бороду друид, — перед нами будущий филид. А то, кто знает, может, и…

Оба цверга одинаково поморщились, так что, наконец, стали похожи на отца и сына.

— Тьфу на вас, — нелюбезно огрызнулся Брокк. — Не надо из моего волчонка менестреля делать. Просто научите его… ну, я не знаю… обращаться с этим. С этим… всем. Чтоб… контролировать умел.

Друид снова погладил бороду и где-то там, в её глубине, ехидно усмехнулся. Правда, этого никто не увидел.

— Сделаю, что смогу, многоуважаемый Советник Брокк. А дальнейшее… не от меня зависит.

Вечером того же дня Ульв сидел, с ногами взобравшись на роскошно убранную постель в гостевой спальне дворца Льесальфахейма, и мстительно царапал ножом украшенный тончайшей резьбой столбик, поддерживающий балдахин. Ничего более оригинального или разрушительного юноше в голову не приходило. Ульв не оторвался от своего занятия, даже когда в комнату вошёл Брокк и со вздохом опустился рядом с сыном. Старший цверг сокрушённо молчал, младший упорно продолжал уродовать мебель. Наконец, Ульв не выдержал и злобно прошипел:

— Так вот, зачем мы сюда приехали! Сразу бы так и сказал. Нашёл, мол, способ от тебя избавиться, собирай манатки. А то матушка! Родичи! Она их хорошо, если раза три вспомнила-то за всё время.

— Не смей так говорить! — строго осадил его Брокк, и Ульв слегка напрягся, ожидая затрещины. Но вместо этого отец сграбастал подростка в охапку, как будто тот был совсем ещё ребёнком, и прижал к себе. — А главное, не смей так думать.

Ульв что-то неразборчиво засопел, спрятав лицо под чёрной чёлкой.

— Я и сам не в восторге от этих струнодёров, — снова вздохнул Брокк. — Но что делать, сынок, если ты таким уродился… гхм…

— Дефективным?

— Талантливым, — мягко произнесла невысокая рыжеволосая женщина, узкое лицо которой чем-то неуловимо походило на хитрую лисью мордочку, и опустилась на другую сторону кровати.

— Мам! — Ульв высвободился из объятий отца и прильнул к женщине. Она ласково погладила его по щеке. — Ну я же не виноват! Почему я не родился нормальным цвергом? Или хотя бы нормальным лепреконом?!

Оба родителя слаженно фыркнули.

— Благодарение всем богам, — прогудел в бороду Брокк, — что ты не родился ни тем, ни другим.

— Я на вас даже не похож, — пожаловался Ульв, и, секунду поколебавшись, добавил: — Иногда я думаю, что я вообще не ваш сын, а человеческий подменыш.

— Глупости какие! — всплеснула руками мать. — Думаешь, я приложила бы к груди человеческого детёныша?!

— Так многие делают.

— Мальчик, ещё слово в таком духе, и я тебя выдеру, — строго сказал Брокк. — Не посмотрю, что уже грунты пластами двигать начал, — и тут же усмехнулся, добавил с одобрением и нежностью: — Здорово ты, того, Альвгейра проучил. Помню, от меня Меру тоже раз досталось…

— Нашёл, чем хвастаться, — хлопнула мужа по руке рыжая лепрекониха, и снова обратилась к сыну: — Что же по поводу подменышей: тут ты отчасти прав.

Ульв вздрогнул, а мать поспешила разъяснить:

— Это у людей дети похожи на отцов и матерей, где и как их не расти. А на альва откладывает отпечаток волшебство того места, где проходит его детство. Потому и выходят подменыши лицом и статью подобными на людей, в чьей семье им приходятся жить, будь они на самом деле ши или троллями. Ты рос среди людей, вот и похож на них лицом сильнее, чем мы с отцом, ничего удивительного в этом нет.

— А голос? — обиженно возразил Ульв. — Вы ведь из-за него уехали из Свартальфахейма. Из-за того, что я… ну…

— Резонировал сильно, — поморщился Брокк. — Хорошая акустика, с тем и строили.

— Послушай, сынок, — мать погладила его по волосам и лукаво улыбнулась, — не думаешь же ты, что у тебя в роду только цверги да лепреконы? Мой дед по отцу — лесной альв, по матери — дин ши. А его бабка, говорят, была сиреной. Кровь, пусть и дальняя, сказывается.

Ульв удивлённо уставился на мать.

— А… почему ты раньше никогда не говорила?

— Было бы чем гордиться, — буркнул Брокк, чистокровный цверг до камня костей, чем заслужил от жены сердитый взгляд.

— Да как-то к слову не приходилось, — ласково сказала мать, укладывая голову сына к себе на колени. — Никто ведь не заставляет тебя становиться филидом или даже бардом, если сам не захочешь. Но поучиться ведь можно?