Наталья Михайлова - Ветер забытых дорог

– Едешь, сынок, - тихо сказала она. - Знай, я о тебе всегда помню и думаю. Благословляю тебя в дорогу. Найти тебе свое счастье, повстречать людей, которые были бы верными друзьями, полюбили тебя, как ты того стоишь…

Княгиня Ладислава достала из шкатулки образок на шнурке и подошла близко к Гойдемиру, держа образ обеими руками на весу:

– Да хранит тебя наша хозяйка, как я бы тебя хранила.

Гойдемир низко склонился, и княгиня повесила образок ему на шею. Он медленно выпрямился, всмотрелся в лицо матери - и несколько мгновений они стояли молча, не сводя друг с друга глаз.

– Береги себя… А я буду надеяться, что пути снова приведут тебя на родную землю, - Ладислава наконец крепко прижалась к его груди.

Простившись, Гойдемир молча поцеловал образок. Мать и небожительница Ярвенна Даргородская сливались для него теперь в одной воображаемой женщине, которая благословляла его в странствие.

До Гронска было рукой подать. Дубрава кончилась, впереди раскинулось некошеное дикое поле. Сердце Гойдемира нетерпеливо и встревоженно билось, образок под рубашкой нагрелся на горячей груди… Веледар обещал: «Жди на одном из ночлегов». Видно, нынче, а то будет поздно…

Ночь пришла темная, как зимой, - в конце северной осени часто бывают такие. Гойдемир лег у костра, завернувшись в плащ. Он измучился от бессонных ночей, а спать все равно не хотелось: душа ныла, а губы кривились в усмешке от странной мысли: «Уж не пошутил ли Веледар?» «Да нет, - одергивал себя Гойдемир. - Неужто он не боится обидеть мать? Ведь она не простит ему моей смерти…»

Один из даргородских дружинников подошел к сторожам.

– Дайте проститься с княжичем.

– Да он спит…

Гойдемир сел.

– Нет, не сплю.

Он узнал дружинника: у матери была наперсница из Доленска - Вольха, а Волх - ее жених.

– Ну, прощайтесь… - позволил один из сторожей.

Гойдемир встал. Волх вплотную подошел к нему:

– Слушай, княжич. Кони все стреножены, а твоего я распутал. Беги, я стражу задержу. За меня не бойся. Как сядешь верхом - свистни по-разбойничьи, это знак для нужных людей. Не оглядывайся: твой путь - к старому ветряку, где хотел ловить для княгини перепелку. В подполе на ветряке для тебя кое-что собрано, и верный человек сторожит. Когда поклонюсь - беги к лошади… Прощай, княжич, - громче добавил Волх, чтобы это слышали сторожа, и поклонился Гойдемиру в пояс.

Гойдемир кинулся мимо сторожа к лошадям. Доверяя Волху, он не оглядывался и не потратил ни лишнего мига, - добежал до своего коня, вскочил без седла, засвистел и поскакал прочь, скрываясь в ночной темноте. Он услыхал только крики за спиной и ответный свист из дубравы.

Волх сделал все, как хотела Вольха. Он ждал, не подстроит ли сам Веледар брату побег. Тогда бы и Волху не пришлось идти наперекор его воле. Лишь когда стало ясно, что другого спасения не будет, дружинник сделал для Гойдемира, что обещал его матери.

Найти подмогу для младшего княжича Волху было недорого и нетрудно. Гойдемира считали заступником Даргорода. Золото княгини пошло не столько на наем помощников, сколько на то, чтобы купить им добрых коней и оставить Гойдемиру на заброшенной мельнице снаряжение в дорогу.

Сам Волх бежал в Хельдерику, на холодное море Хельдвик. В даргородской дружине служили и хельды, поэтому Волх немного знал их язык. Среди настоящих хельдов он не сумел бы выдать себя за сородича, но, воротившись в даргородские земли через год, среди местных крестьян легко сошел за парня по имени Хельг из Беркенфьолле. Летом он нанимался пастухом, а зимой охотился, и хвастался, что скоро его наймут в княжескую дружину. Деревенские так и подумали: хельдский батрак, явился в Даргород искать счастья.

Хельг и вправду вскоре отправился наниматься к князю. Так считали в деревне. А он сумел тайно подать о себе весть Вольхе.

Хельг вернулся в деревню несолоно хлебавши: в дружину пастуха не взяли. Над ним посмеялись, а Хельг с тех пор перестал хвастать, наоборот, уже старался, чтобы никто не напоминал ему, как он дал маху. Как и раньше, с утра молодой хельд обходил дворы, играл на рожке и собирал коров и овечек в стадо, а вечером пригонял их назад.

С Вольхой он теперь мог видеться только зимой: княгиня отпускала девушку будто бы повидать родных, а Хельг якобы надолго уходил в лес на охоту.

В Гронске и Даргороде была назначена награда за голову беглеца Гойдемира. Веледар догадывался: к его побегу приложила руку мать. Но Веледару ничего не оставалось, как закрыть на это глаза. Старшему княжичу не хотелось прослыть перед матерью убийцей брата. Да и перед лицом Даргорода он тоже рассчитывал на оправдание. Вот почему Веледар позволил утечь за запертые двери слуху об их с Гойдемиром сговоре о побеге. А там бы всему виной вышла несчастная звезда Гойдемира, что замысел сорвался, и избавление не пришло. Кроме того, из-за уговора Гойдемир сам не предпринял бы ничего для своего спасения, а спокойно дал бы себя отвести на плаху.

Но теперь, когда Гойдемир и вправду бежал, Веледару пришлось делать вид, что и он вздохнул с облегчением. Князь Войсвет, который узнал обо всей этой затее, тоже смолчал, но крепко запомнил, что жена хитростью вмешивается в его дела. С тех пор муж совсем забыл о ней, как будто был бобылем.

Спустя несколько лет Гойдемира простили в Гронске на важный церковный праздник. В Даргороде было зашевелилась молва, народ ожидал возвращения младшего княжича. Но тот пропал, может, и совсем сгинул на чужбине.

Ладислава и ждала, и оплакивала его. Потом пришло странное письмо из Анвардена о безвестном бродяге, который позабыл свое имя, но даргородские купцы узнали в нем Гойдемира. Княгиня совсем всполошилась. Она просила, чтобы незнакомца привезли к ней, чтобы она сама посмотрела на него, но ее мольбы некому было слушать. Веледару, поехавшему поглядеть на бродягу, Ладислава со страшным взглядом сказала на прощанье: «Помни: обманешь, отречешься от брата, я тебя прокляну!» Но Веледару было больше обидно, чем страшно. Мать сама хороша: «обманешь!» - а ради Гойдемира и она обманет, не задумается.

На это и досадовал Веледар: что мать, ослепленная своей бабьей любовью к младшему, не видит, как, защищая его, готова нанести ущерб мужу и старшему сыну.

Она не понимала, что заклад в их споре - не просто даргородский венец: кому сидеть на престоле? Заклад - обо всем будущем Даргорода. Или чернь по-прежнему будет иметь свою волю, а князья ей служить, или наконец даргородцы научатся знать себе место, а богоизбранные государи будут держать ответ лишь перед собственной совестью и Вседержителем.

Веледар не желал бы Гойдемиру беды, если бы Гойдемир не стоял у него на дороге. С какой охотой старший сын бы сказал матери: «Зачем ты его тревожишь? Ведь говорят, он живет в Анвардене с женщиной, не бедствует, что ему еще надо? Пусть это даже Гойдемир! Чего ты хочешь, мать, - прижимать его к сердцу?»