Виктория Авеярд - Клетка короля [litres]

Остров Так был мне понятен. Заброшенную базу, которую никто не видел и о которой никто не думал, ничего не стоило занять. Но вот ЭТО?..

– Где Килорн? – негромко спрашиваю я, толкнув сидящего рядом Кэла.

– Наверное, там же, где и остальные твои родственники. Он все время носится между ними и новокровками.

Потому что своей семьи у него нет.

Я еще понижаю голос, чтобы случайно не обидеть полковника.

– А Фарли?

Кэмерон наклоняется ко мне, и глаза у нее непривычно добрые.

– Она в больнице, но не волнуйся. Фарли не летала в Археон… она не ранена. Ты ее скоро увидишь. – она быстро моргает, осторожно подбирая слова: – Вам… надо будет поговорить.

– Хорошо.

Теплый воздух касается меня липкими пальцами, путает волосы. От возбуждения и волнения я едва могу спокойно усидеть на месте. Шейд погиб незадолго до того, как я попала в плен. Погиб из-за меня. Если я стала ненавистна Фарли, я не могу ее винить. Время не всегда лечит раны. Иногда становится только хуже.

Кэл кладет руку мне на колено, и эта тяжесть напоминает о его присутствии. Взгляд принца перебегает туда-сюда, отмечая все повороты. Я должна делать то же самое. Пьемонтская база – незнакомое место. Однако у меня не хватает сил ни на что – я только кусаю губы и надеюсь. Нервы гудят, но не от электричества. Когда мы поворачиваем направо, въехав в лабиринт ярких кирпичных домиков, мне кажется, что я сейчас взорвусь.

– Здесь живут офицеры, – негромко говорит Кэл. – Это королевская база. Финансируется правительством. В Пьемонте есть всего несколько баз такого размера…

Судя по голосу, он удивлен не меньше, чем я. «Как же мы сюда попали?»

Мы останавливаемся перед единственным домом, где горит свет. Не успев задуматься, я перескакиваю через борт транспорта и чуть не падаю, запутавшись в лохмотьях платья. Ничего не вижу, кроме дорожки, ведущей к дому. Гравий, каменные плитки ступенек. За занавесками какое-то движение. Я слышу только стук собственного сердца и скрип открывающейся двери.

Мама опережает обоих моих длинноногих братьев. От столкновения у меня вышибает весь воздух из легких, и от последующих объятий – еще раз. Ничего страшного. Я не возражала бы, даже если бы мама переломала мне все кости.

Бри и Трами буквально вносят нас обеих по ступенькам в дом. Они что-то кричат, а мама шепчет на ухо ласковые слова. Я ничего не слышу. Меня переполняет радость. Я никогда не испытывала ничего подобного.

Мои колени касаются коврика, и мама опускается рядом со мной посреди просторной передней. Она покрывает поцелуями мое лицо, то одну щеку, то другую, так быстро, что, наверное, останутся синяки. Гиза прижимается к нам – краем глаза я вижу, как вспыхивают ее медно-рыжие волосы. Как и у полковника, на лице у сестры россыпь свежих веснушек – коричневых пятнышек на фоне золотистой кожи. Я притягиваю Гизу к себе. Раньше она была меньше ростом.

Трами ухмыляется, щеголяя темной ухоженной бородой. В юности он отчаянно пытался ее отрастить, но дело ограничивалось редкой щетиной. Бри дразнил его. Но только не теперь. Он прижимается к моей спине и обвивает нас с мамой могучими руками. Щеки у него мокры. Я внезапно понимаю, что у меня тоже.

– Где… – начинаю я.

Но не успеваю испугаться худшего. Когда он появляется, мне кажется, что я брежу.

Он тяжело опирается на Килорна и на палку. Эти месяцы пошли ему на пользу. От хорошей пищи он пополнел. Папа медленно выходит из соседней комнаты. ВЫХОДИТ. Его шаги скованны, неестественны, непривычны. Много лет он жил с одной ногой. И одним легким. Когда он, сияя глазами, приближается, я прислушиваюсь. Хрипов не слышно. И щелчков прибора, помогавшего ему дышать. И скрипа ржавого старого кресла.

С ума сойти. Я забыла, какой папа высокий.

Целители. Может быть, лично Сара. Мысленно я тысячу раз благодарю ее. Я медленно поднимаюсь, плотнее запахнув на себе солдатскую куртку. На ней дырки от пуль. Папа – старый солдат – замечает их.

– Можешь обнять меня. Я не упаду, – говорит он.

«Врешь». Он чуть не валится, когда я обвиваю его руками, но Килорн помогает ему устоять. Мы обнимаемся, как не обнимались с тех пор, когда я была маленькой.

Мягкие мамины руки отводят волосы с моего лица; она тоже прислоняется к папе. Я стою между ними – в укрытии, в безопасности. И на минуту всё забываю. Нет Мэйвена, кандалов, клейма, шрамов. Ни войны, ни восстания.

И Шейда нет.

Я не единственная, кого недостает в нашей семье. И ничто этого не исправит.

Шейда нет и никогда не будет. Мой брат остался один на покинутом острове.

Но больше никто из нашей семьи не разделит его судьбу.

Вода в ванне становится коричнево-красной. Кровь и грязь. Мама дважды меняет воду, и все равно ей не удается до конца промыть мне волосы. По крайней мере, целитель в самолете позаботился о свежих ранах, поэтому я могу наслаждаться мыльным теплом, не морщась от боли. Гиза сидит на табурете рядом, безупречно прямая – эту осанку она отточила за много лет. То ли она сделалась еще красивее, то ли за полгода моя память притупилась. Прямой нос, полные губы, искрящиеся темные глаза. Как у мамы, как у меня. Как у всех Бэрроу, кроме Шейда. Он был единственным из нас, кому достались глаза цвета меда. Или золота. От бабушки по отцу. И этих глаз больше нет.

Я отгоняю мысли о брате и смотрю на руку Гизы. Ту, что сломали из-за моей дурацкой ошибки.

Кожа стала более гладкой, кости встали на место. Больше ничто не напоминает об искалеченной кисти, которую охранник раздробил прикладом.

– Сара, – негромко поясняет Гиза, сжимая и разжимая пальцы.

– Она отлично поработала, – говорю я. – С папой тоже.

– Представляешь, на это ушла целая неделя. Вырастить ногу. И папа еще до конца к ней не привык. Но он меньше мучился… – Гиза шевелит кистью и улыбается. – Саре пришлось заново сломать эти два, – она показывает мне указательный и средний пальцы. – Молотком. Блин, как было больно.

– Гиза Бэрроу, ну и словечки у тебя, – говорю я и плещу водой ей на ноги.

Она повторяет «блин» и поджимает пальцы.

– Во всем виноваты ребята из Алой гвардии. Они только и делают, что ругаются и просят еще флагов.

«Видимо, так».

Не желая сдаваться, Гиза зачерпывает воды из ванны и брызгает на меня.

Мама сердито цокает языком. Она пытается принять строгий вид, но у нее не получается.

– Ну-ка хватит, вы обе.

Она расправляет мохнатое белое полотенце. Как бы мне ни хотелось провести в обжигающе горячей воде еще час-другой, гораздо сильнее я хочу вернуться в гостиную.

Вода плещется, когда я встаю и вылезаю из ванны, завернувшись в полотенце. Улыбка Гизы немного меркнет. Мои шрамы отчетливо видны – перламутровые рубцы на фоне смуглой кожи. Даже мама отводит взгляд, дав мне время поплотнее закутаться в полотенце, чтобы скрыть клеймо на ключицах.