Александр Прозоров - Слово воина

Вот забавно будет оказаться снова на вонючей лестничной площадке в тот же час и ту же минуту, когда начал обряд, предварительно побегав здесь три или четыре года! Или лет сорок. Интересно, в последнем случае он возвратится постаревшим или останется двадцатилетним?

Впрочем, кто знает? Может быть, с заклятием удастся разобраться и за пару дней.

Середин обнажил саблю, срубил росшую на берегу ручья тонкую осину, за пару движений очистил ее от ветвей, заострил комель и, покосившись на небо, двинулся к болоту. До заката еще было далеко…

— Ну что, мужики, заслуживаю я корец воды из вашего колодца испить? — Олег кинул возле тотема осиновый кол, на который были нанизаны разрубленная почти наполовину крылатая тварь, напоминающая кошку со скорпионьими клещами, и кусок тела ходячей криксы — с детской головой, украшенной острыми рожками, и одной рукой с длиннющими пальцами, заканчивающимися раздвоенными когтями. Молодой ведун перешагнул очерченную сохой земляную границу селения и остановился. Крест на руке немного нагрелся, дав понять, что магия здесь используется отнюдь не христианская, а затем снова остыл. Олег оглянулся на мужиков, столпившихся вокруг злобных уродов, повелевающих ночным миром, и хлопнул в ладоши, обращая на себя внимание:

— Вы бы, чем на них таращиться, прикопали крикс в сухом месте. Это ведь твари такие: днем подмокнут, ночью раскиснут, в лужу ближнюю стекут, а к полнолунию опять из тины наружу полезут. И до вязи своей Моровой сходите, тех, кто там порублен, закопайте. Вам же спокойнее жить станет.

— Дык… Солнце на закат покатилось… — неуверенно напомнил все тот же шамкающий мужик.

— А вы завтра сходите, — пожал плечами Середин. — Вас же ночью никто из домов не гонит. И, кстати, раз уж я из-за вашей подозрительности целый день тут потерял: пустите в стожок переночевать. Я в темноте тоже гулять не люблю.

— Голуба вечор стог у Старого колодца сметал, — тут же откликнулся безусый паренек лет пятнадцати, — во-он там, под одинокой березой.

— Ага, — после короткой паузы с сожалением кивнул Олег, поняв, что в дом на ночлег его никто приглашать не собирается. Оно и понятно: взялся неведомо откуда, пришел с болота. А что ночниц пару десятков порубал — так ведь мало ли зачем? Может, желчь собирал, дабы глаза в темноте видели, или кости их для амулета перетереть собирался. Поди разбери, добрый человек помочь хочет али злой колдун балует. — У березы, так у березы. Воды-то хоть принесете? Хоть чего в брюхо плеснуть, чтобы до утра не склеилось…

Намек крестьяне поняли правильно, и, когда стало смеркаться, Олег услышал возле стога осторожные шаги. К этому времени он уже успел вырыть себе в ароматной сухой траве глубокую нору, застелил ее толстокожей «косухой» — чтобы стебли не кололись — и вытянулся во весь рост, уложив саблю сбоку под правую руку, а кистень сунув под изголовье.

— Кто там? — На всякий случай ведун опустил правую руку на ножны.

— Снедь мне велено принести тебе, странник. — Голос был девичий, почти детский.

Олег сел, высунул голову из норы и увидел пахнущую жареным мясом и хлебом небольшую корзинку, прикрытую белой тряпицей. Корзинку держала в руках крестьянка лет пятнадцати-шестнадцати в сером, изрядно вытертом сарафане до пят, с тонким красным пояском, завязанным под грудью, и в платке с синей вышивкой по краю. Один глаз девушки был прищурен, правая щека сморщена, край рта презрительно изогнут и слегка подрагивал. Похоже, деревенские даже еды принести — и то предпочли послать человека, представляющего наименьшую ценность.

— Ладно, с лица воды не пить, — пожал плечами Середин, принимая корзинку и сдергивая с нее тряпицу. Внутри обнаружился горшочек, едва не по края полный распаренной гречневой кашей с жирком и мясными прожилками, заткнутый деревянной пробкой кувшин, испускающий хлебный аромат, — в нем оказался темный шипучий квас, — и кувшин поменьше с прозрачной водичкой. А вот чего не обнаружилось — так это вилки или хотя бы ложки.

Почесав в затылке, Олег вытянул из ножен саблю, отошел к березе, срезал полоску шириной сантиметров пять. Не графский прибор, но добыть кашку из глубокой емкости можно. Присев возле стожка, ведун, с утра маковой росинки во рту не имевший, хлебнул изрядно кваску, затем принялся уплетать угощение за обе щеки. Вскоре горшок опустел, а осоловевший от сытости Середин отвалился на сено. Голова закружилась, словно он только что выпил две бутылки пива, по телу растеклась приятная истома. Сделав над собой усилие, ведун допил сладковатую воду из маленького кувшина, вернул опустевшую посуду в корзину и подвинул к девушке:

— Спасибо, милая. Забирай.

Крестьянка подобрала лукошко, но не уходила, переминалась с ноги на ногу.

Олег, уже нацелившийся нырнуть в свою нору и отключиться до утра, недовольно поинтересовался:

— Ну, чего еще?

— А правду сказывали, мил человек, что ты ночниц на Моровой вязи всех порубал?

— Не знаю, — пожал плечами Середин. — Может, и не всех. Я их не пересчитывал.

— Так ты, наверное, волхв странствующий?

— Да ну, скажешь тоже, — отказался от ненужного звания Олег. — Я так, прохожий случайный.

— Как же ты с ночницами управился?

— Ну-у-у… Смог, в общем.

— Колдун, значит, — присев перед странником, понимающе прошептала крестьянка. — Помоги мне, колдун. Я тебе первенца отдам. Волосы остригу. Русалкой стану. Я…

— Еще чего! — попятился Середин от горячего шепота девицы.

— Помоги, колдун, — на глазах девицы навернулись слезы. — Все сделаю, только скажи…

— Чем?

— Сделай меня красивой.

— Красивой? — Олег сел на глубоко промявшуюся под ним «косуху». — Чего же тебе не хватает?

— Разве ты не видишь, колдун? — Даже в вечернем полумраке было видно, как лицо крестьянки залилось краской. — Мое лицо… Рот, глаз, кожа… И грудь у меня очень маленькая.

Девушка придвинулась, оставив корзинку на земле. Олег коснулся щеки, ощутив под пальцами дряблую, чуть подрагивающую тряпочку. Тик, что ли? Или воспаление тройничного нерва… Середин тряхнул головой, отгоняя бессмысленные термины совершенно чуждой ему магии. Ведь он не врач, он — ведун. Его дело — не искать нужные термины, а приносить человеку исцеление.

— Что такое горчица, знаешь? — поинтересовался он. — Семена растереть в порошок, смочить, щеку натирать три раза в день. Еще не помешало бы горсть цветов бузины залить на три-четыре часа… — Он запнулся и тут же поправился: — … на треть дня залить кипятком. Вот столько примерно воды нужно, сколько в этом горшке помещается. Потом этот настой понемногу пить. Горшок в день. Это нужно делать не меньше месяца. Зверобой с сегодняшнего дня пить постоянно, вместо чая. Понятно?