Генри Олди - Дорога

Стрельба прекратилась, и в наступившей тишине раздался усиленный мегафоном скрипучий голос:

– Всем укрывшимся в доме предлагается сдаться. В этом случае хищное животное будет уничтожено, людям же будет сохранена жизнь со стерилизацией и направлением на принудительные работы сроком до двадцати пяти лет. В противном случае все неподчинившиеся приказу будут уничтожены.

Даниэль приложил ладонь ко рту и крикнул:

– У меня в доме посторонние люди. Дайте им уйти, они ни в чем не виноваты!

– Все лица, – ответил мегафон, – находящиеся в данный момент в доме, являются пособниками Харонова Даниэля Николаевича, укрывающего у себя хищного зверя, а посему будут нести равную ответственность.

– Слышь, Даня, – вдруг улыбнулся Арсен, – у тебя еще какое-нибудь оружие есть?

– В кладовке охотничье ружье и жаканы. Обращаться умеешь?

Арсен молча передал мне пистолет и ушел. Наверное, в кладовку.

– За что они? – хлюпал в углу Виталька. – Гады! Ведь Рыки им ничего не сделал! Фашисты… Они сами – звери! Даже хуже…

– Хуже, парень, – сквозь зубы процедил Даниэль.

«Они не люди, – подумал я, – они – дети Отростка…» Но это была не моя мысль! Тот, который Не Я, снова был со мной, во мне, и меня заливало его ледяное, выдержанное веками бешенство.

В следующий момент в доме с грохотом и звоном начали вылетать стекла, цветастую занавеску разнесло в клочья, со стен посыпалась штукатурка.

Я инстинктивно упал на пол, вошедший с ружьем Арсен – тоже. Я оглянулся на Нину с Виталькой, но они и не пытались встать – лежали, крепко прижавшись к некрашеным доскам. Даниэль тем временем успел дать две короткие очереди и, видимо, попал, потому что недобро усмехнулся. Потом он прикрикнул на рычащего тигра, заставив его тоже лечь на пол, и обернулся к нам.

– Уходить надо, – сказал он. – Сейчас они крупный калибр подключат. Андрюша, там, у стенки, крышка погреба. Лезьте вниз – быстро! Я вас догоню…

Тот, который был во мне, не хотел уходить, но это не его жена и ребенок лежали сейчас на полу, заваленном осколками и алебастром…

…Из-под тяжелой крышки пахнуло сыростью. «Как бы не простудить Витальку», – мелькнула дурацкая мысль. Первыми спустились Нина с сыном, за ними я, затем Арсен с хозяйским ружьем. Люк остался открытым. Арсен, переложив ружье в левую руку, чиркнул зажигалкой. В желтоватом колеблющемся свете проступили полки с рядами трехлитровых банок, какие-то кастрюли, ящики… Дальше начинался неширокий земляной тоннель, местами укрепленный деревянными подпорками и обрезками труб.

Стрельба над нами усилилась, и мы поспешили нырнуть в тоннель. Вскоре к нам присоединился возбужденный Рыки – я почувствовал на затылке его горячее дыхание. На этот раз уже ни у кого не возникло опасений насчет нашего полосатого приятеля. Что ж это за Отросток такой, где звери гуманнее людей?! Гуманнее – значит, человечнее… Правда, есть и тот же Даниэль…

И тут же позади раздался его удовлетворенный голос:

– Порядок, ребята. А вход я им заминировал – для интересу! Дойдете до упора – поднимайте руки, там крышка сверху… Только когда вылезете – не вздумайте вставать в полный рост!

Мы и не думали вставать. Ни в рост, ни по-другому. В основном, мы стояли на четвереньках. Или ползли… Ползли, вжимаясь в пыльную землю, в траву, в грязь, стараясь слиться с ними, стать плоскими…

…Нас заметили почти у самой лощины. Со стороны дома раздались крики, и почти сразу же над головами засвистели пули, выбрасывая впереди пыльные фонтанчики. Я завороженно смотрел, как они подбираются ко мне, но в последний момент Арсен за ногу стянул меня вниз, в лощину. Все были уже здесь. Живые и невредимые. Пока.

– Нина, – вздохнул Даниэль, – берите мальчика и бегите к лесу. А мы тут с ними поговорим. Я бы и один попробовал – да одному долго не протянуть. А так у пацана – шанс. Все. Бегите.

Нина смотрела на меня блестящими остановившимися глазами, я стоял истуканом, прощаясь с ней и с Виталькой, плотно сжимавшим губы, чтоб не расплакаться…

– Да бегите же!…

И тогда они побежали – сперва медленно, а потом все быстрее, спотыкаясь, плача на ходу, пока не скрылись за изгибом лощины. Тогда я сморгнул и снял пистолет с предохранителя…

Первую атаку мы отбили. Солдаты высыпали как-то разом, стреляя на ходу из автоматов – и взрывом брошенной Даниэлем гранаты зеленые фигуры разметало по полю, но четверо все же скатились к нам в лощину. Одного в упор застрелил Арсен, разворотив ему весь пластик нелепого комбинезона, у второго Даниэль выбил автомат. Солдат схватился за нож, и тогда Арсен легко крутнулся вокруг своей оси, и солдат мешком осел на землю, удивленно тараща мертвые глаза… Третий прыгнул на меня, и я инстинктивно нажал на спуск. В центре комбинезона расплылось алое пятно, убитого отшвырнуло назад, руки у меня тряслись…

Четвертого достал Рыки, и мы старались не смотреть на то, что оставил от солдата разъяренный тигр, быстро отвыкающий от гуманности.

Потом был ад. Подобранный автомат бился в припадке эпилепсии, я едва успевал менять магазины и перебегать с места на место, и уже одурел от непрерывного грохота, а временами мне вообще казалось, что дерусь не я, а он – тот, который во мне – и только поэтому мы еще живы… Он был прирожденным бойцом. Правда, он никогда не держал в руках автомата, но это было не важно, а важно было совсем другое…

Потом пришла короткая тишина, и я увидел Город, проступающий вдалеке сквозь невесть откуда взявшийся туман. Мы с Ним знали, что это тоже Отросток, хотя ни разу там не были. Это был Город вещей, их мертвый мир, где все – не для человека, хотя и предназначалось для него… Отточенная сталь вместо прокладок на дверях вагонов, авторучки-вампиры, брачные бои автобусов, дома-симбионты… Город вырастал из тумана, становясь все реальнее, нависая, и это называлось – Преисподняя…

И тогда я оглянулся – и увидел другой Город. Город, где свободные люди ходят в цирк смотреть на гладиаторов, не способных умереть; где Право на смерть – привилегия, а бессмертие – позор; где Кодекс Веры следит за тем, чтобы вещи не перешли порога одушевленности, а люди – порога человечности, и люди топчутся на этом пороге, любуясь чужим моментом Иллюзии. И это тоже был не рай…

Тогда я посмотрел вокруг и увидел, что остался один. У Даниэля была оторвана рука, и он лежал без сознания. Арсен смотрел на меня снизу вверх, лицо его было землисто-серым, – извини, Андрюша, ухожу, ты уж как-нибудь один… А у Рыки осколками были перебиты три лапы из четырех, и он стонал почти по-человечески, глядя в небо большими печальными глазами.

На этот раз они шли цепями. Патроны у меня кончились, но это уже не имело значения. Больше ничего не имело значения. Нина с Виталькой, наверное, уже в лесу… Это хорошо. Все.