Робин Хобб - Лесной маг

Я закрыл глаза, но не смог прогнать мучившие меня мысли. Эмзил почти что призналась мне, что прошлой зимой продавала свое тело проезжавшим путешественникам, чтобы добыть еду для себя и детей. Видя перед собой такой пример, чего могут ждать от жизни Кара и крохотная Диа? Каким вырастет Сем, зная, что мать торгует собой, чтобы прокормить его? Это было мерзко и отвратительно. Однако когда она смотрела на своих детей, я узнавал ее взгляд — точно так же смотрела на нас моя мать.

За прошедший год я начал понимать, какое место она занимала в нашем мире, и осознал, что во многом она жертвовала своими интересами ради наших. Семена, что посеяла в моем сознании Эпини, давали всходы, которые меня беспокоили. Моя мать всегда оставалась для меня моей матерью и женой моего отца. Не думаю, чтобы я хоть раз спросил себя, кем еще она хотела бы стать помимо этого. Но в последнее время мне довелось несколько раз быть свидетелем того, как ей приходилось склонять голову перед волей моего отца, соглашаясь с решениями, которые он принимал для ее детей, и я яснее увидел, как отчаянно она с ним сражалась за право принимать участие в нашей жизни.

Она никогда не надеялась стать женой аристократа; ее выдали замуж за сына-солдата из хорошей семьи, но рассчитывать он мог самое большее на высокий военный чин. Покидая отчий дом, она, наверное, думала, что, когда ее муж выйдет в отставку, она вернется в Старый Тарес, чтобы жить в особняке Бурвилей, встречаться с друзьями детства, ходить в театры и наслаждаться событиями столичной жизни. А вместо этого новое положение моего отца вынудило ее поселиться вдали от прежнего дома, подразумевая, что общаться ей придется только с теми женщинами, чьи мужья также получили титулы из рук короля. Она навещала свою семью в Старом Таресе где-то раз в пять лет, и то лишь после того, как ее дети немного подросли. До тех пор она не оставляла нас ни на один день. Это ли значит быть матерью?

Я заерзал на утоптанном земляном полу, холод от него просачивался под одеяло, и все мое тело ныло. Я пытался уснуть, но глаза отказывались закрываться, и я то и дело оглядывал унылую комнатку. Мне не хотелось размышлять о своей матери и о том, что жизнь поймала ее в ловушку, совсем как Эмзил, оказавшуюся далеко от родного дома. Следом я задумывался о том, в какую ловушку угодил сам. Вот я лежу здесь, сын аристократа, сын-солдат, которому предназначено было стать офицером, вынужденный клянчить еду и крышу над головой у невежественной портнихи, вдовы вора. И я благодарен ей за то, что она мне дала.

Утес отдохнул и немного подкормился. Дни и ночи становились холоднее, и я понимал, что задерживаться здесь глупо. Чем быстрее я доберусь до Геттиса, тем скорее узнаю, что меня там ждет. Нельзя терять время. Если тамошний командир не примет меня на службу, мне, скорее всего, придется зимовать там, а весной пытать счастья в других крепостях или фортах. Никаких гарантий, что меня вообще кто-нибудь возьмет на службу, не было. Мрачные мысли бродили по кругу у меня в голове. Если мне откажут все, что тогда? Что, если я окажусь сыном-солдатом, который не может стать солдатом, сыном аристократа, от которого отрекся его отец? Братом, не сдержавшим слова, данного сестре? Толстяком, умоляющим незнакомцев дать ему немного еды и позволить переночевать? Мужчиной, что интересуется женщинами лишь затем, чтобы вызвать у них отвращение?

Мне не нравился ни один из этих вариантов, и я принял решение. Я уеду завтра с рассветом.

Я прожил у Эмзил почти месяц. Думаю, почти каждую ночь я твердо решал уехать утром, но, поднявшись, выяснял, что я могу еще какой-нибудь мелочью облегчить их жизнь. И как-то так получалось, что одно дело перетекало в другое. Я всегда оставался, чтобы что-то завершить, и не позволял себе думать о том, как нравится мне находиться рядом с этой женщиной, какое удовольствие я получаю, став для нее добытчиком и поддержкой. Мой отец так часто тыкал меня носом в мои промахи, что я и сам удивлялся тому, как много могу сделать для этой обездоленной, несчастной семьи. Это было приятно.

Началось все с моего обещания показать Эмзил, как ставить силки на кроликов. Я уговорил себя, что должен задержаться еще на день и убедиться, правильно ли она все делает. Потом я снова рубил дрова и чинил крышу сарая, служившего конюшней для Утеса. В разгар работы пришел мужчина, прогнавший меня от дверей своего дома несколькими днями раньше, и спросил, не может ли он одолжить ненадолго коня — естественно, не даром. Он соорудил нечто вроде плуга и рассчитывал с помощью Утеса распахать больше земли на следующую весну. Я напомнил ему, что сейчас не подходящее время для этих работ. Он ответил, что и сам не настолько глуп, но надеется сейчас разрыхлить почву, чтобы весной было легче сажать семена.

Самым трудным в этом деле оказалось смастерить подходящую упряжь для Утеса. Однако к вечеру, немало попотев, мы с Меркусом сумели вспахать четверть акра земли. Почва оказалась каменистой, пронизанной старыми древесными корнями. Большую часть времени мы рубили их боковые отростки, чтобы Утес мог выкорчевать пни. В обмен Меркус дал нам мешок картошки и обещал отработать назавтра полдня.

Так что мне пришлось остаться еще на день. Ужин в тот вечер показался нам роскошным, потому что в порыве воодушевления Эмзил приготовила двух кроликов и целых пять картофелин. Всего мы поймали трех зверьков, и я показал ей, как подвесить лишнее мясо в трубе, чтобы закоптить на зиму. Три шкурки присоединились к первой.

Дети, став чуть лучше питаться, казалось, обрели силы и уже не торопились заснуть вечером, и мы немного посидели у огня. Эмзил удивила меня тем, что начала рассказывать детям сказки, чтобы скоротать время. Потом она их уложила, и мы еще поговорили о том, что надо сделать в первую очередь, чтобы пережить зиму.

Когда наутро Меркус пришел отрабатывать свой долг, мы с ним укрепили крышу и дверь дома Эмзил, а затем занялись кровлей сарая. Еще до наступления полудня я заслужил его невольное уважение. В следующие несколько дней с помощью Утеса мы разобрали несколько покосившихся строений на еще годные бревна и доски. Отложив древесину, необходимую для ремонта сарая и дома Эмзил, я еще раз одолжил коня Меркусу, чтобы тот перетащил свою долю материалов туда, куда собирался.

Наша деятельность возбудила любопытство остальных жителей деревни. Старик и его ворчливая жена вышли к дверям хижины, чтобы пронаблюдать за идущим мимо Утесом. Я обнаружил, что в опустевшем городе живет еще одна семья, мужчина и женщина средних лет с парой подросших ребятишек и младенцем. Они смотрели на нас издалека, но в тот день не стали с нами заговаривать.