Александр Мазин - Язычник

Дружина растерянно молчала.

Владимир неторопливо вернул мечи в ножны. Наклонился, поднял клинки Артёма и вручил их хозяину.

– Благодарю и принимаю! – произнес он в полный голос. – Служи, воевода, мне так же верно и доблестно, как служил отцу моему и брату! – И вполголоса, так что слышал только Артём: – Я этого не забуду, Артём Серегеевич. Никогда.

Дальше все было просто.

Большая часть дружины присягнула Владимиру вслед за воеводой тут же, во дворе терема. Немногие (среди них был и Варяжко) служить губителю Ярополка не пожелали. Их никто не стал удерживать. В тот же день они покинули город. На вече, которое собирали вместе Добрыня и Волчий Хвост (за последним спешно отправили гонца), явных недоброжелателей нового князя не было. Прошло все гладко.

Владимир, в той же белой рубахе (знак доверия), с непокрытой головой, дивно похожий на отца, ратовал за старых богов и Древнюю Правду – и народ его принял. Даже христиане. Потому что ошую от Владимира стоял христианин воевода Артём. И вечером на пиру Артём тоже сидел от Владимира по левую руку. Выше дядьки его, воеводы Добрыни, который, впрочем, не обижался чужому почету, а, напротив, всячески выказывал Артёму свое расположение.

Зато Артёму совсем не понравилось, что одесную от князя сидел боярин Блуд.

Не нравилось это не одному Артёму. Кривили рожи и приглашенные к княжьему столу нурманы: Дагмар, Сигурд, Торкель. Один лишь юный Олав Трюггвисон сиял. Владимир сделал ему воистину княжеский подарок: три больших драккара.

По другую сторону княжеского стола, напротив викингов и Владимировых гридней, разместились лучшие люди Горы. Купцы и бояре, пришлые и коренные. Особняком – старшина ромейского подворья. Этот всех затмил богатством подарков.

Боярин Серегей расположился напротив Добрыни. Однако они почти не разговаривали. Все было проговорено до пира. Сергей тоже получил подарок: изрядные налоговые льготы на севере. И очень полезные контакты в Упсале. Взамен – обещание поддержать молодого Олава. Обещание было дано с легкостью: мальчишка Сергею понравился.

Славка с Антифом сидели пониже. С той частью киевской дружины, что присягнула Владимиру первой: то есть – сегодня утром, на подворье Детинца. Славка мог бы сесть и за княжий стол – рядом с отцом, но решил не бросать друга.

– Мамка опять хочет уехать из Киева, – чтобы быть услышанным, Антифу пришлось повысить голос. – Говорит: христиан скоро резать начнут.

– Да ну, глупости! – отмахнулся Славка. – Владимир уже сколько времени в городе и пока никого не обидел. Брат мой, вишь, рядом с ним сидит, да и мы с тобой тоже не под небом кушаем, а в княжьей палате.

– Мамка сказала: за стеной, со стороны Подольских ворот, идолов ставят.

– Ну и что? Как веровали, так и будем веровать. А честно сказать: я бы в Перуновых Игрищах поучаствовал. Ужели Христу обидно станет, если я с лучшими гриднями воинский танец исполню?

Антиф глянул на друга с испугом:

– Что ты говоришь! Это же бесовство!

– Да ладно! – Славка потянулся к кубку. – Не переживай. Все равно ведь не буду. Мне матушка за такое голову открутит.

Антиф с сомнением поглядел на друга. Сомнение касалось не того, что Сладислава Радовна способна своими маленькими ручками свернуть турью шею сына, а Славкиных греховных речей. Что это за вера такая, если на одной только материнской воле держится? Что до беспечности Славкиной – она Антифу была понятна. Славке уж точно ничто не угрожает. А вот другим христианам, маленьким людям…

Славка будто угадал его мысли: обнял друга левой рукой, правой поднял кубок:

– Здрав будь, Антифе! И не бойся ничего! Ты – дружинник княжий. Кто тебя тронет? А уж если тронет, так мы его… – Славка залпом выпил вино и смял в кулаке серебряный кубок. – Вот так!

Сидевший напротив Славки нурман из Сигурдовых воев тоже сплющил кубок, захохотал, ухватил кувшин и стал пить прямо из горлышка.

Славка поглядел на него с удовольствием и сказал по-нурмански, громко, так, чтобы на той стороне стола услышали:

– После хорошего пира хорошо бы силушку потешить!

Нурманы оживились.

– Эй, рус! Я бы тебя заломал! – азартно заявил нурман, попортивший кубок…

…И получил затрещину от старшего – десятника Хюрнинга. Перед пиром ярл Сигурд строго-настрого предупредил: конунг Вальдамар приказал – чтобы никаких безобразий. Кто устроит драку – не получит вознаграждения за службу.

– Никаких поединков в доме конунга! – рявкнул Хюрнинг. – А ты, сын ярла, следи за своим языком. Некуда силу девать, пойди девку завали!

У Славки враз испортилось настроение. Этого Хюрнинга он помнил. По Полоцку. А Полоцк – это Рогнеда. Говорят – она скоро приедет в Киев. Еще говорят, Рогнеда родила Владимиру сына. Владимиру…

От тяжелого взгляда Славки рука Хюрнинга сама потянулась к ножу… Но он вовремя вспомнил о деньгах – и сразу успокоился. С русом можно будет разобраться и после расплаты.

Хюрнинг слыхал: люди ярла Торкеля и другие тоже собираются после получения денег плыть дальше на юг – наниматься в войско василевса ромеев. А по дороге ограбить пару-тройку здешних городов. Хюрнинг всерьез подумывал: не присоединиться ли к ним? Служить мирному конунгу скучно. И неденежно.

– Вознесем хвалу богам нашим: Перуну, Сварогу и Дажьбогу! – покрыл шум застолья могучий голос Владимира. – Пусть боги пращуров наших попирают иных богов, а к нам будут благосклонны и даруют многие победы над ворогами!

Выплеснутое вино зашипело на камнях очага.

– Язычник… – с ненавистью прошептал Антиф.

Но его шепот начисто потерялся в дружном реве пирующих.

Великий князь Владимир Святославович взошел на киевский стол.

– Тебе, Сварог, дарю эту жертву! – воскликнул жрец-сварг, задирая кверху кудлатую бороду, точно такую же кудрявую и желтую, как шерсть связанного барашка, уложенного у ног идола.

Бог Сварог, свеженький, только что из-под резца, глядел на киевлян поверх головы своего жреца. Хмурился, супил начерненные брови. Не одобрял, одним словом. Простой бог. Здоровенный, с большим носом, прожорливым ртом и круглым сытым брюхом.

«Бог смердов», – подумал Славка.

Перун, поставленный по приказу Владимира в Детинце, на месте разобранной церкви, выглядел серьезней. Плечистый, длинноусый, раскрашенный и щедро покрытый серебром, с вызолоченными усами. Бог варягов. Княжеский бог.

«Нет, – отдернул себя Славка, гоня греховную мысль. – Такой же идол, как и этот. Деревяшка – она и есть деревяшка. Хоть сажей ты ее покрой, хоть золотом».

– По закону пращуров! – возгласил жрец, поднимая над головой широкий и тяжелый жертвенный нож.

Славка отметил: тоже орудие смерда. Таким тесаком только головы баранам рубить. Никудышное железо.