Даниил Аксенов - Арес

Похоже, что попытка подняться доконала Виктора. Пока он лежал неподвижно, его ничто не беспокоило, но приподнявшись, уже не мог толком двигаться. Малейшее изменение положения тела отзывалось резкой головной болью и головокружением. Транспортировка на волокуше не была самым мягким средством передвижения, поэтому Антипов страдал. Он закрыл глаза и с трудом удерживался от того, чтобы не стонать, когда его тело преодолевало очередной ухаб. Иногда Виктор погружался в забытье, и это слегка облегчало его муки.

Последний раз он утратил связь с окружающим миром на подходе к замку, а пришел в себя уже дома. То, что это был как бы его дом, Антипов понимал. Точнее, дом человека по имени Ролт. По какой-то загадочной причине память этого парня была к услугам Виктора. И, видимо, тело тоже. Но в остальном студент точно знал, что он – это он. Антипов осознавал свою личность, а вот личности Ролта не было.

Кушарь сгрузил ношу на низенький деревянный топчан, прикрытый наполненным сеном матрасом. Уловив момент, когда его сын откроет глаза, поинтересовался:

– Воды дать? Пить хочешь? Или есть?

– Нет, не нужно, – вымолвил Виктор.

Когда голова лежала неподвижно, его самочувствие не было столь плохим: все неприятные ощущения постепенно уходили.

– Ну, как хочешь, – ответил Кушарь, немного постоял, глядя на сына, и двинулся к выходу.

Антипов остался в одиночестве в небольшой и единственной комнате деревянного дома. У его ног располагалась глиняная печь, справа – добротные стол и стулья, а у изголовья – второй топчан. Этот дом Кушарь построил собственноручно сразу после того, как при пожаре в прежнем жилище погибла мать Ролта вместе с младшим братом. Тогда, лет восемь назад, еще до пожара, они жили по-другому. Кушарь нормально зарабатывал, не пил, вместе с ним трудилась парочка помощников. Он с разрешения барона продавал бревна плотогонам, которые сплавляли их по местной речке Узберке, а также обеспечивал древесиной самого владельца этих лесов, не забывая делиться с ним выручкой. Денег не было много, но семье хватало. К тому же, помогало домашнее хозяйство, управляемое умелыми руками матери Ролта. Несчастный случай изменил все.

В голове Виктора царила путаница. И дело было не в полученной травме. Студент никак не мог понять, что же происходит. Сошел ли он с ума? Или наоборот – вернулся в свой 'ум', а все остальное, что было с ним в другом месте, можно считать ненормальным? Эта двойственность поначалу заставила его паниковать.

'Ну и кто я теперь? – думал Антипов. – Сын своих родителей, которые неизвестно где, и наверняка скорбят о погибшем, или милое, но дикое дитя лесоруба, который кстати тоже скорбит? Удивительное совпадение. Нет, я не иронизирую. Чего уж тут. Говорят, что черный юмор помогает от того, чтобы не слететь с катушек окончательно. Мне тогда юмор требуется почернее. Что там у меня в запасе есть из самого черного? Глазовыколупывательница? Это какой же странный тип мог придумать такое слово? Еще более нездоровый, чем я. Нет-с, господин Фрейд, самолечением заниматься не будем'.

Он пролежал несколько часов, не в силах даже двинуться, мучительно размышляя о том, что приключилось с ним и следует ли ему доверять своим глазам. Чуть не свихнулся, но ничего определенного решить не мог. Виктор просто не знал, о чем думать. Сначала он был одним, а потом превратился в другого, хотя и остался прежним. Такое любого поставит в тупик. Он бы с удовольствием обратился к услугам врача, но память Ролта подсказывала ему, что никаких врачей здесь нет. То есть они есть, конечно, но не здесь, а там. За второй крепостной стеной. А Ролт – не такая уж важная птица, чтобы ради него беспокоиться. Через некоторое время бессмысленных раздумий Виктор решил подойти к вопросу философски и пока что смириться со сложившимся положением. До лучшей поры.

Вообще же, сын лесоруба был забавным человеком. Эдаким поселковым дурачком. Его никто не уважал, никто не принимал всерьез, над ним подшучивали и подтрунивали, а он, будучи совершенно беззлобным, никак не отвечал. Хотя, принимая во внимание силу рук, ответить бы мог, да еще как!

Виктор провалялся на топчане два дня. Отец приносил ему питье и еду, но главная проблема заключалась не в этом, а в деревянном ведре, стоящем в углу комнаты и заполненном водой. Иногда Антипову нужно было добираться до этого ведра и тогда весь смысл его существования сводился к тому, чтобы не упасть по дороге туда или обратно. Никто, кроме отца, не приходил к нему, да и Ролту было некого ждать.

На третий день он почувствовал себя значительно лучше. Настолько, что смог без всякого головокружения встать и пройтись немного по комнате. Это обнадеживало. Подвижность внушала позитивные мысли о том, что удастся разобраться в происходящем.

'Подумать только, я двигаюсь! Иду и почти ничего не болит. Какая радость. Пустяк, а так приятно. – Антипов был даже в чем-то горд собой. – Похоже, что у меня перед Ильей Муромцем большая фора. Тот пошел в тридцать три, а мне еще… кстати, а сколько мне? Было двадцать два, а Ролту, похоже, семнадцать. Задачка! Может быть суммировать и разделить на два, а господин Архимед?'

Придерживаясь за шероховатое дерево стены, Виктор выбрался наружу. Он уже знал, что увидит. От дома вела дорога, проходящая мимо таких же лачуг. Видимо, во время дождей эта дорога страшно размокала и превращалась в непролазную грязь. Местность можно было принять за деревню, если бы не один нюанс: все эти дома стояли между двумя высокими каменными крепостными стенами: наружной и внутренней. Наружная отделяла поселения замка от внешнего мира, а внутренняя ограждала самую главную часть – донжон, где жил владелец, сиятельный барон ан-Орреант и его ближайшая свита. Простым смертным туда так просто не попасть.

Светило солнце. Почти такое же, как в тот день, когда друг Виктора нашел злополучный ход. По дороге по направлению к дому Ролта двигалась какая-то компания. 'Наружники', – догадался Антипов.

Все плебейское население замка Орреант делилось на две неформальные категории: наружников и постельничьих. Они терпеть не могли друг друга, хотя занимались, казалось бы, общим делом – обслуживали господ и дружину. Наружники презрительно называли постельничьих чистоплюями, а те, не оставаясь в долгу, потешались над сиволапыми. Лесорубы были наружниками, к тому же, представителями одной из самых неуважаемых профессий. Хуже быть только золотарем или жителем деревни, расположенной вне стен замка. А вот некоторые профессии постельничьих, например, личный лакей барона, ценились очень высоко. Постельничьи жили за внутренней стеной замка, а наружники – между стенами.

Когда компания подошла поближе, Виктор обнаружил, что знаком с людьми, ее составляющими. Два парня: Виронт и Террок, и две девушки: Ханна и Ранька. Явление Ролта не укрылось от их внимания. И если девушки и Виронт предпочли демонстративно не заметить сына лесоруба, то Террок просто расплылся в радостной и издевательской улыбке.