Донован Фрост - Храм ночи

Другие перипетии его бурной жизни сделали варвара героем сказок и застольных трактирных баек. К тому ж давным-давно ушло в могилу поколение соратников и спутников киммерийца, не понаслышке знавших о его кровавых похождениях. Троцеро никогда ничего и никому не рассказывал о короле — кроме как наследнику престола. А Конн родился во дворце совсем в другое время. И хотя он унаследовал от отца и крутой нрав, и богатырскую силу, но был, конечно, не диким варваром, прорубающим себе мечом и кулаком путь к неизвестной цели сквозь толпы демонов и врагов из крови и плоти, а вполне достойным, по хайборийским меркам, принцем.

— Ладно, ладно! Кром, вот это было время! Сыновья не гордятся деяниями отцов! — воскликнул король, подошел к столу, налил себе еще вина и, повертев кубок, добавил, уже потише, так, что стоявший за плечом Конн еле расслышал — Впрочем, некоторыми из них я и сам никогда не мог гордиться!

— Так что Деви, отец? — спросил Конн замолчавшего короля.

Тот, мгновенно утратив весь свой пыл и едва не засыпая на ходу, повернулся к сыну, долгодолго на него посмотрел, и тихим будничным голосом сказал:

— Я взял ее в плен, но, спасая своих горцев, попавших в засаду, отпустил, пообещав, что вернусь к ее границе, когда у меня за спиной будет не горстка разбойников, а несколько тысяч закованных в сталь конников. И мы продолжим с ней приятное знакомство.

— Это не та ли таинственная восточная королева, что десять зим назад прислала в столицу богатый караван?.. Верблюды и слоны привнесли немало суматохи в жизнь добропорядочных тарантийцев!

Конан согласно кивнул, но видно было, что мысли его блуждают далеко. А Конн продолжал:

— Помнишь, от трубного рева слона моя лошадь понесла, и я чуть не разбился насмерть прямо на глазах всего двора?

— Да, да… сказочный восток и жаркий юг. Туранские верблюды и кшатрийские боевые слоны, — бормотал Конан.

— Еще они привезли удивительных факиров, которых приняли едва ли не за стигийских некромантов, когда они принялись глотать шпаги и пускать изо рта зеленые струи огня. А танцовщицы, своими прозрачными одеяниями перещеголявшие портовых шлюх, своими движениями — змей, а своими отрешенными лицами — весталок из монастыря почитателей Асуры?

— Да, да… я помню, тела восточных красавиц обжигают, словно гремучий огонь, они гибкие, словно бичи погонщиков мулов из Кушана. — Тут Конан словно очнулся от задумчивого оцепенения и хлопнул сына по плечу так, что тот еле устоял на ногах: — Помнится, когда караван расположился во внутреннем дворе дворца, я учил тебя за городом падать с коня так, чтобы не сворачивать шеи и не ломать костей. А твоя мать, прочтя привезенное в бриллиантовой шкатулке послание, появилась пред нами, будто разъяренная валькирия из чертогов Валгаллы, и исхлестала мне всю морду. Кром! Мною же подаренный перстень с алмазом сыграл со мной дурную шутку — я лишился половины мочки правого уха!

— Отец! — умоляюще воскликнул Конн, оглядываясь на придворных, группками разбредшихся по пиршественной зале. — У короля — лицо, а то и лик, но никак не морда.

— Это, смотря у какого короля, — воскликнул развеселившийся киммериец и бодро направился к зеркалу, к ужасу едва поспевающего за ним наследника престола.

— Ну, и ты скажешь, что это лик! Ха-ха! Это…

И тут он употребил такое выражение, что придворных красавиц вынесло вихрем из залы.

— А шрамов столько, сколько нет на шкуре с задней части троллей, хотя сидят они на раскаленной лаве, ожидая захода солнца.

Конан еще некоторое время пристально смотрел в зеркало, затем вдруг размахнулся и ударил в него рукавицей. Посыпались осколки.

— Я женюсь на Деви, если она еще жива, и женюсь втайне от гирканских псов. Молчи, Конн, и иди, поторопи своих бездельников из академии. Пусть же туранцы, это пустынное Нергалово отродье, попытаются сунуться в мои горы!

Это «мои горы» прозвучало криком:

— Так все мы получим то, что хотим: гирканцы — кучи гиен над их дымящимися костями, я — хорошую драку, а ты — сильное королевство, в столице которого нет старого беспокойного вояки с его грязным языком и непристойными для твоих нежных ушей воспоминаниями!

Конн хотел что-то сказать, но киммериец гневно от него отвернулся, пнул осколки несчастного зеркала и направился к своему трону. Наследник престола горестно вздохнул и пошел поторапливать советников.

На Совете король был таким собранным, каким его не видели уже давно. Он живо интересовался состоянием вооруженных сил Турана и Вендии, удивлял картографов и срочно вызванных из академии знатоков юга своими знаниями основных караванных путей, проходимых перевалов, особенностей климата и подробностью сведений о проживающих в тех краях племенах. Познания Конана оказались более исчерпывающими и точными, чем все то, что впопыхах предоставил Совет. Пораженным вельможам, путешественникам и географам королевства было невдомек, что, когда они еще играли в деревянных лошадок и слушали сказки про драконов, их государь с горсткой соратников проявлял чудеса храбрости в тех краях, став там почти легендарной личностью.

— Кром! — возмущался правитель, тыча пальцем в грудь растерянного тарантийца. — Вашу академию, которая только и может поглощать королевское золото, словно глотка Нергала, основал толковый географ Эйольв, и при нем глава государства и его советники получали исчерпывающие сведения о местах предстоящих боевых действий. Что же мы видим сейчас? Меня кормят байками каких-то полоумных митраистских жрецов и явными домыслами, высосанными из пальца. Где точные карты? — Он указал на пергаментный лист, который удерживали за края Конн и Троцеро. — Да я вижу здесь вранья больше, чем в писулях гадалки на тарантийской ярмарке. Вы даже не знаете, жива ли Деви Жазмина или Вендией правит уже кто-то другой. А вы?

Он повернулся к вельможе, главе аквилонских посольств:

— Я понимаю, что вы не переписываетесь от имени Аквилонии с каким-нибудь Кхитаем или богами забытым Меру, но вы не только не имеете сведений об атаманах мунган, афгулов и других славных народов, но даже не знаете — мир сейчас южнее Ильбарских Гор или проклятый Сет и его демоны наслали на тот благословенный край дух мятежей и бунтов.

Некоторое время Конан еще проглядывал письменные доклады, брезгливо кривил губы, водя пальцем по карте, и наконец, закончил Совет:

— Я отправляюсь проверить состояние гарнизонов вдоль немедийской границы… — и жестом заставил замолчать, собирающегося перебить его Конна. — Не по реке Красной — там стоят наши лучшие части. Кроме того, там мне не обойтись без твоей с Троцеро мелочной опеки. Речь идет о тихих горных заставах севернее основного пути в Немедию, где солдаты бьют вшей и таскают за вымя местных коров, не имея даже приличного полевого борделя. Я быстро приведу в чувство заплывшие жиром телеса пограничников, лично выбью из наместников недодаденное казне… — он пробежал глазами свиток, немедленно протянутый ему офицером, — две, нет, Кром, три — чтоб неповадно было, — меры серебра, и буду в столице через две седмицы. Или через три. За это время соберите все необходимые сведения, снеситесь со всеми — всеми! — владыками вокруг Ильбарских Гор, в особенности со всякими атаманами, самозванными пророками и наемниками — от них судьбы империй востока зависели и зависят больше, чем от всех правителей гирканского племени вместе взятых. А главное — узнайте о Деви… жива ли она еще. Я намерен жениться на Жазмине. Посол сегодня же должен отправиться из Тарантии… Молчи, Троцеро, я устал от ваших с Конном слюнявых возражений. К моему возвращению Черные Драконы, полк боссонских лучников и полк гандерландских копейщиков, надлежащим образом вооруженных, а также обозы должны ждать выступления. Объяснить всем, что они уходят со своим королем… навсегда, так будет лучше. Набирать только добровольцев. Если не будет и пяти тысяч — Троцеро, ты знаешь, как это делается, — собери по кабакам наемников, воров, беглых каторжников — кого угодно, лишь бы умели держать меч в руках… Даже если Деви уже мертва или отвергнет мое сватовство, состоится главное — война с гирканцами. Но я буду стоять во главе Вендийской армии, если моя Жазмина жива! — Конан грохнул по столу кулаком. — Или с тремя полками добровольцев я пробьюсь к Ильбарсу и подниму горцев…