Николай Князев - Владигор. Римская дорога

— И Губан знал?

— Знал, вестимо. Обещал я ему вернуть все из твоих кормовых, да не то что на вино, на хлеб не хватит.

— Смерды платят сколько могут. Твое вино — у них кусок хлеба из рта… — хмуро отвечал Владигор.

— И ты веришь им, князь? У них под амбарами втрое больше закопано. Осенью зароют, чтобы нищетой прикинуться. А по весне паводком припасы их зальет, пропадет зерно, вот тогда они и в самом деле опять нищие. У смердов природа такая… — И Ждан вышел.

Владигор провел ладонью по лбу, будто пытался прогнать дурные мысли. Правда была в словах Ждана… Прежде Климога за недоимку каленым железом пытал, до последнего зернышка из амбаров выскребывал. А нынче князь добр — почему бы его и не обмануть… Соврать только дурень не сумеет, коли пытки не будет. Лишь две деревни, где старейшины не хитрили и молодому князю были преданы душой и телом, платили исправно, да в Ладоре — памятуя прежние напасти. Ну а чем дальше от столицы, тем меньше сборы. С триглавом бороться было легче.

Однако пора было вершить суд… Князь сошел вниз. И хотя не на битву шел, а рассудить подданных своих, надел он под расшитую золотом ферязь кольчугу. И про меч не забыл. Только шлем не надел — шапка, отороченная собольим мехом, прикрывала светлые княжеские кудри. Плащ из таврийского сукна, сколотый золотой фибулой, довершал наряд. Выйдя на площадь, остановился. Дружинники уже просекли в людской толпе для него проход, отгородили от любопытных широкими спинами. При виде Владигора смерды склонились до самой земли — ни голов, ни лиц не видно.

«А если велю лицом упасть в пыль и лежать, глаз не поднимая, — упадут?» — глядя на спины подданных, подумал Владигор.

Не то чтобы князю хотелось заставить смердов валяться в пыли, — напротив, мысль эта ему вовсе не нравилась. Но прикажи он, и ведь упадут в пыль, хотя и не по нраву придется им такой обычай. А если кто и останется на ногах, то будут они как одинокие утесы в Борейском море, и вскоре затопит их водою приливной, утянут ко дну руки товарищей, жен да матерей… Владигор торопливым шагом прошел к помосту и опустился на приготовленное для него резное кресло.

Один из старейшин, сухощавый старичок с длинной реденькой бородкой и в шапке, слишком уж великой для его головы, поклонился Владигору, потом обернулся к толпе и объявил старческим дребезжащим голосом:

— Милостивый князь наш Владигор рассудит сегодня тех, кого суд старейшин рассудить не сумел. Слово князя нерушимо и для всех жителей Синегорья закон.

Дожидавшиеся суда стояли возле помоста. Был тут наместник из Комара, которому Владигор пожаловал несудимую грамоту, поэтому кроме князя никто и судить его больше не мог. Были два купца из Ладора, которые друг дружку по всем судам затаскали, пока не попали наконец на княжеский. Были еще двое хорошо одетых вотчинников. Суда они ждали молча, друг на друга смотрели волками. Ну и под конец стояли связанные по рукам два крамольника (Буян в эту ночь от полученной раны скончался). И хотя дело было ясное и мог бы рассудить их суд старейшин, но князь повелел их сегодня привести на площадь. На сердце у Владигора было неспокойно. Ожидали от него, что судить будет по Правде и по Совести. Но ведь у каждого своя правда, не говоря уж о совести. Легко на поле брани: кто от меча пал, тот и не прав. А победа за тем, кто устоял. Только за ним ли правда?

«Ох, оставь такие мысли, князь, — сказал он сам себе, — а то оправдаешь крамольников и головы велишь срубить невиновным».

С наместником из Комара дело было ясное. Пользуясь своей властью, решил он увеличить поборы с проплывавших по Чурань-реке заезжих купцов, но отнюдь не в пользу князя. Однажды обобрал он кого-то уж вовсе бессовестно, пошли купцы жаловаться старейшинам, а те отослали их к князю. Дело решилось скоро: неправый доход отобрать, а с купцов, что в этом году по Чурань-реке плавали, на следующий год дани не брать — вперед заплачено.

— Хвала князю! — закричали в толпе, когда Владигор вынес свой приговор.

Особенно были довольны купцы.

— Ну, князь, теперича все они будут твердить, что этим летом по Чурань-реке плавали, — шепнул Ждан, склонясь к плечу Владигора, — Жди на следующий год ладей купеческих. Будет их что пескарей в садке: куда ни плюнь — ладья…

— А что плохого? — усмехнулся в ответ Владигор. — Городам прибыль. А кто жульничать станет, с того виру возьмем. В Комаре запись есть, кто дань платил.

Но уже надобно было новое дело разбирать, купцы-склочники предстали пред княжескими очами и вовсю обзывали друг друга дрянными словами.

— Хватит лаяться, яко псы! — прикрикнул на них старейшина и ударил о землю посохом. — Дело говорите…

Купцы начали говорить, и оба разом…

— Ты что-нибудь понимаешь? — шепотом спросил Владигор у Ждана, делая при этом вид, что заслоняется ладонью от неяркого осеннего солнца.

— Перун их разберет… Один другому давал деньги в рост, с лихвой все отдал, а второй говорит, что обманул.

— А совет старейшин что решил? — обратился Владигор к притихшим против своего обыкновения старикам.

Те заговорили разом и каждый о своем — ясно было, что и они ничего придумать не могут…

— У них уговор на слово был, — наконец объяснил глава совета. — Один только есть способ проверить, кто правду говорит, а у кого язык лживый, как у змеи, — каленым железом. Вели пытать, князь?

Испытание каленым железом — дело нехитрое: велят каждому пронести кусок железа шагов десять. После чего руки перевяжут чистыми тряпицами. Через десять дней явятся оба на суд. У кого раны начали подживать — тот прав. У кого воспалились — язык того лжив. Воистину по совести суд.

— А может быть, признать обоих лжецами да и отобрать имущество в княжескую казну? — предложил Ждан.

Владигор не ответил, лишь так взглянул на Ждана, что у того отпала охота шутить. Интересно, что сказал бы Белун, если бы Хранитель времени решил дело в суде испытанием железом. Можно, конечно, вскинуть руку к небу и призвать на помощь Перуна — пусть разберется, за кем правда. Только пристало ли обращаться за каждой мелочью к горним силам? Однако и раздумывать долго нельзя — не сидеть же так на помосте до заката, ожидая, когда осенят мудрые мысли.

— Пусть так, несите железо, — приказал Владигор.

Купцы переглянулись, — такого решения они никак не ожидали. Всему Синегорью был известен нрав князя — не прибегал он к подобным средствам по делам и более страшным и кровавым, а тут из-за каких-то десяти тюков шерсти велит жечь каленым железом руки…

Один из купцов беззвучно зашевелил губами, держась за висящий на шее оберег, — верно, возносил молитвы всем богам сразу, дабы даровали силу. Второй же, увидав бегущего из кузни отрока с горшком в руках, над которым маревом колебался горячий воздух, повалился князю в ноги: