Елена Грушковская - Перенос

— Ваня, Маша! Мама приехала.

Маша торопливо сушит волосы феном, Ваня доедает пирожок. Они одеваются, а Эдик укладывает Леночку. Перед тем как выходить, он, уже в пальто, склоняется над кроваткой.

— Не скучай, сладкая, папа скоро вернётся.

Но Леночка вдруг разражается громким плачем. Эдик успокаивает её, берёт на руки и носит по комнате, и плач вроде бы стихает, но стоит ему снова уложить Лену в кроватку, как она тут же опять начинает безутешно плакать. Подключается бабушка, но Лена не хочет успокаиваться. Эдик снова берёт её на руки.

— Доченька, да что с тобой такое? Папа ведь ненадолго уходит.

Но Лена не желает расставаться с ним ни на минуту. Эдик тоже не в силах уйти от плачущей дочки, и единственный выход — взять её с собой.

Нас встречает Марина — дизайнер, руководящий внутренней отделкой дома.

— Всё идёт по плану, Натэлла Юрьевна. Качество вы можете проконтролировать сами. Пройдёмте, я всё покажу.

Она показывает и рассказывает. Насколько я могу судить на глаз, работа выполняется качественно, на совесть, и я про себя с удовлетворением отмечаю, что не ошиблась в выборе фирмы. Дети под впечатлением от размеров дома; Ваня потрясён площадью чердака, которому предстоит стать его комнатой. Чтобы туда попасть, не нужно карабкаться через люк: туда ведёт винтовая лестница с перилами. Чердак снабжён четырьмя полукруглыми окнами и двумя круглыми, а часть крыши прозрачная.

— Вот это да! Это не чердак, а настоящий пентхаус! — восхищается Ваня. — Это всё — мне?

— Тебе, — улыбаюсь я. — Только с условием, что уборку делать здесь ты будешь сам.

— Ладно, — смеётся он.

Эдик молчаливый и строгий. Прижимая к себе Леночку, он обводит взглядом стены и потолки, но не спешит выражать своё мнение. Я спрашиваю:

— Ну, как тебе? Здесь просторно, правда?

— Да, задумано с размахом, — сдержанно отзывается он.

— Это всё для детей, — говорю я. — Нужно, чтобы они чувствовали себя свободно и раскованно.

— Да уж, это не мамина квартира, — усмехается он.

Я удовлетворена осмотром. Напоследок я говорю Марине:

— Угловую комнату на втором этаже, которая задумана как гостевая, вы пока оставьте так. Возможно, её назначение будет другим.

На обратном пути дети делятся впечатлениями. Ваня в восторге от своего чердака, и всю дорогу он твердит о том, как ему не терпится скорее туда перебраться. Маше дом тоже понравился, хотя перспектива делить комнату с Лизой её слегка напрягает.

— Машенька, у вас очень большая комната, — говорю я. — Вам обеим хватит места. А если тебе захочется уединения, можно будет просто задвинуть ширму, и у тебя получится своя отдельная комната. Кроме того, ты же видела, что там будет утеплённая лоджия. Она будет как дополнительная комнатка.

Эдик не высказывает никаких впечатлений. У него опять мёртвый взгляд и складка между бровей, а его строго сомкнутые губы хранят молчание, лишь изредка прижимаясь к пухлой щёчке Леночки в крепком поцелуе.

На 25-ом декабря в моём органайзере две записи:

1. Годовщина свадьбы

2. Новоселье

Не то чтобы без органайзера я могла бы забыть об этом, просто это одна из немногих старых привычек, сохранившихся с «допереносной» эпохи моей жизни. Въезд в новый дом я постаралась приурочить именно к 25-му декабря, чтобы преподнести это Вадиму как подарок на нашу первую годовщину. Если до переноса моими подарками мужу на годовщину были разного рода пустяки — часы, бумажники, ручки, то сейчас мой подарок — дом, который я построила сама.

Я отпираю входную дверь, беру за руки Вадима и Лизу, и мы входим.

— Ну вот, мои родные, свершилось. Мы дома.

Лиза обходит гостиную, трогая мебель.

— Папа, тут всё как у нас дома!

Её сияющее личико — лучшая награда за все мои старания и хлопоты, затраты и нервы. Её переезд для меня сродни пересадке драгоценного цветка, новый грунт для которого должен быть тщательно подготовлен и сбалансирован по всем составляющим: только при этом условии цветок примется. И её широко раскрытые глаза и удивлённая улыбка означают для меня только одно: ей нравится здесь, и она здесь приживётся.

Я веду их по всем комнатам. Заглядываем мы и на чердак, и я говорю:

— Здесь будет жить Ваня. Он большой мальчик, и ему нужна большая комната.

Заглянув в единственную необставленную комнату, Вадим спрашивает:

— А здесь почему ничего нет? Эту комнату не успели отделать?

— Нет, я специально её так оставила, — говорю я. — Здесь должна была быть гостевая, но я думаю приспособить эту комнату для другой цели.

— Для какой цели? — удивляется Вадим. — Комната для девочек есть, для Вани есть чердак, помещение для моей студии — тоже. Что ты хочешь здесь устроить?

— Ну, например, детскую, — отвечаю я.

Вадим недоумённо морщит лоб.

— Не понял. Зачем нам детская?

— Папа, детскую делают для ребёночка, — говорит Лиза. — Ты что, не знаешь?

— Для какого ребёночка? — по-прежнему не понимает Вадим.

— Для маленького, — говорит Лиза, а сама уже улыбается до ушей.

— У нас вроде бы нет маленького, — бормочет Вадим.

— Папа, ну, какой ты тормоз! Иди сюда, я тебе скажу.

Лиза тянет Вадима за руку и заставляет нагнуться. Она что-то шепчет ему на ухо, и его брови взлетают вверх. Он ошалело выпрямляется.

— Натка, ты что…

— Да, — говорю я. — Уже три месяца.

Он стискивает меня в объятиях.

— Господи, ну наконец-то! Хоть побудешь дома дольше, чем неделю подряд.

Четыре коробки с Машиными вещами и шесть коробок с Ваниными в грузовой фургон отношу я, Ваня и водитель: Эдик сидит в кресле с каменным лицом и мёртвым взглядом, сложив руки на коленях. Маша садится на подлокотник его кресла и гладит его по голове.

— Папа, ну, мы же будем часто видеться… На Рождество мы придём к тебе. Не грусти.

Эдик находит в себе силы улыбнуться.

— Это будет мой второй Новый год без вас, — говорит он.

— Папочка, не грусти, пожалуйста, — вздыхает Маша.

Она пытается его утешать, но сама при этом выглядит растерянной и грустной. В машине она начинает всхлипывать. Моё сердце сжимается от огорчения: мы столько этого ждали, столько усилий приложили, и вот — она не рада. Живя с отцом, она тосковала и рвалась ко мне, а сейчас, когда мы наконец вместе, она скучает по нему. Я вздыхаю. Так и должно быть. Я её мать, а он — отец.

— Машенька, не плачь. Вы с папой будете видеться очень часто.

Всё же она плачет всю дорогу, надрывая мне сердце. Но ничего уже нельзя поделать. Нельзя повернуть время вспять и вернуть всё, что безвозвратно ушло. Нельзя перекинуть мост через пропасть, разделившую наши жизни на две части — до и после переноса, перебежать по нему в первую часть и забрать то, что там осталось.