Марк Энтони - За гранью

Сослуживцы по отделению экстренной помощи всегда уверяли Грейс Беккетт в том, что она умеет сохранять контроль над любой ситуацией.

Если они имели в виду, что она способна не моргнув глазом извлекать осколки автомобильного стекла из груди заходящегося в крике мотоциклиста… или делать кесарево сечение мертвой семнадцатилетней девчушке, погибшей от шальной пули, выпущенной в бандитской разборке из пронесшейся мимо машины, а потом восторгаться миниатюрной изящности пальчиков недоношенного ребенка… или оторваться от телевизора в дежурке для персонала, чтобы вернуть к жизни ставшего жертвой случайного наезда престарелого пациента, и вернуться обратно еще до окончания рекламного блока… Что ж, если они имели в виду все это, Грейс готова была согласиться с коллегами. Она была хорошим специалистом и знала себе истинную цену, хотя никогда не имела склонности, пусть даже в мыслях, к завышению значимости и важности собственной персоны. Просто она отлично выполняла свою работу, и этого ей было достаточно. В конце концов, у каждого человека можно отыскать свой неповторимый дар — чисто индивидуальную способность делать что-то лучше других. И если раскрыть в нем этот талант, он часто с первой же попытки может превзойти профессионалов с годами практики за плечами. Грейс смогла реализовать свой дар. Никто лучше нее не умел сшить, склеить, собрать по кусочкам разбитое и изуродованное до неузнаваемости человеческое тело.

И еще она всегда угадывала заранее начало массового поступления пострадавших.

Разумеется, существовал стандартный набор признаков, о которых известно любому интерну-первогодку: полнолуние, повышенное атмосферное давление, жара и духота в июньский уик-энд… Но и в самый обычный день, когда город пребывал в ленивой полудреме и не имелось, казалось бы, ни малейших предпосылок для вспышки, а в приемном покое за смену не было зарегистрировано ничего серьезнее вывихнутого пальца, Грейс Беккетт чувствовала приближение пика. Это было странное чувство — как мурашки по коже. И пока ее коллеги-врачи, еще ни о чем не подозревая, продолжали азартно играть в доморощенный хоккей, гоняя швабрами вместо клюшек шайбу по гладкому мраморному покрытию больничного холла, Грейс втихомолку натягивала стерильные резиновые перчатки и садилась у автоматических дверей приемного отделения, терпеливо ожидая своих пациентов.

Обычно они не заставляли себя долго ждать. Двери с шипением открывались, и в отделение экстренной помощи Денверского мемориального госпиталя вливалась мощная волна пострадавших. Одних извлекли из перевернувшегося автобуса, другие обгорели при пожаре в гостинице, третьи покалечились в столкновении на скоростной магистрали сразу двух десятков автомобилей. И пока остальные, побросав швабры, спешили за халатами и стетоскопами, Грейс уже вовсю трудилась в самой гуще раненых, напуганных, умирающих и мертвых, умеряя боль и страхи точными, выверенными движениями рук прирожденного хирурга. Кое-кто из сослуживцев ошибочно воспринимал ее холодный, целеустремленный профессионализм как демонстративное проявление высокомерия и превосходства. Грейс не находила нужным их разубеждать. Она пришла сюда работать, а не заводить друзей.

Но иногда, перед рассветом — обычно после четырех утра, — когда все засыпало и затихало в окружающем мире и в приемном отделении, напоминающем в эти часы могильный склеп, Грейс присаживалась в свободное инвалидное кресло с пластиковым стаканом мутного безвкусного кофе из выкрашенного в мутный безвкусный цвет автомата и начинала размышлять о том, что на самом деле ее коллеги глубоко, безнадежно и смехотворно заблуждаются. Вовсе не она, Грейс Беккетт, контролировала ситуацию.

Это ситуация контролировала Грейс.

Пулевые ранения, изувеченные тела, обгоревшие детишки… Несмотря на все ее усилия максимально сконцентрироваться на каждом отдельно взятом случае, рано или поздно все они неизбежно сливались в один сплошной сгусток человеческого страдания. Каждая зашитая рана, каждый зафиксированный перелом, каждое сердце, забившееся вновь после массажа или электрошока, тут же сменялись аналогичным или еще более тяжким случаем.

Но этой темной октябрьской ночью, привычно сидя в инвалидной коляске, Грейс Беккетт не испытывала даже намека на предчувствие. Ничто не шелохнулось в ее душе и не предупредило о том, что очень скоро она окажется в центре совершенно невероятных событий. Не то чтобы это имело какое-то значение. В конечном счете, вне зависимости от того, она ли контролировала ситуацию или наоборот, результат скорее всего был бы один и тот же.

Реальность вокруг Грейс Беккетт вот-вот должна была измениться.

Грейс лениво наблюдала за тем, как двое юных интернов везут каталку через выкрашенный в спокойные зеленые тона больничный холл. Одно из колесиков разболталось, отчего каталка громыхала по полу, будто старая телега по булыжной мостовой. Ни один из молодых людей не обращал на это ни малейшего внимания. Предупредительно раскрылись двери лифта, и мгновение спустя оба интерна, каталка и пациент — жертва пожара в многоквартирном жилом доме — скрылись из виду. Грейс наклонилась к стене и прижалась щекой к прохладному кафелю. За ее спиной раскрылись и захлопнулись, словно парализованные птичьи крылья, двери Первой травматологии. Она зажмурила глаза, чтобы еще чуть-чуть продлить блаженное ощущение покоя, но уже секунду спустя заставила себя вновь открыть их. Содрав с себя стерильный бумажный комбинезон, Грейс смяла его в комок и отправила в специальный контейнер, содержимое которого ежедневно сжигалось в очистительном пламени печей больничного крематория. Глубоко вздохнув, она направилась в приемный покой, чтобы заняться вновь поступившими пациентами. До конца ее смены оставалось еще немало времени.

Путь ее пролегал через лабиринт пахнущих антисептиком коридоров, мимо разноцветных дверей смотровых кабинетов и темных ниш с резервным медицинским оборудованием. Металлические корпуса передвижной аппаратуры казались в полумраке затаившимися в засаде злобными инопланетянами, приготовившимися высосать жизненные флюиды из любого, попавшегося в их цепкие объятия. Вдоль стен тянулись вереницы пустых каталок и инвалидных кресел, мимо которых шлялись по делу и без дела больные. Большую часть составляли выздоравливающие, которые могли передвигаться самостоятельно или в инвалидной коляске. Кто-то из них покинул свою палату, одурев от скуки, кто-то из любопытства, а кто-то спустился с верхних этажей в надежде отыскать укромный уголок, где можно выкурить запрещенную сигарету. Некоторые из пациентов, в порядке добровольной помощи, катили тележки с кислородными баллонами или позвякивающими в такт движению аппаратами для внутривенных вливаний.