Марк Энтони - За гранью

Он опустил ее на землю, и все трое, взявшись за руки, направились к шапито. Ветер, посвистывающий меж растяжек и стоек, выводил заунывную и бесконечно печальную мелодию.

— Ты уверен, что они придут, брат Сай? — прозвучал в тиши нежный, воркующий голос сестры Миррим. — Я смотрела, но пока, увы, не узрела никого.

Проповедник устремил взор мимо купола вниз, в долину. В прозрачном воздухе высокогорья даже отсюда было нетрудно разглядеть беспорядочное сборище крошечных искорок-огоньков, тускло мерцающих в ночном мраке. Кастл-Сити. И за каждой искоркой — люди, наслаждающиеся уютом и теплом в своих жалких домишках и вовсе не подозревающие о приближении Тьмы. Да и откуда им было знать, если Тьма пока еще очень далеко, да и сама природа ее немыслимо чужда этому миру? Откуда им знать? И как понять и представить, что она угрожает не только телам, но и душам? Но они непременно должны узнать и понять. Для того и прибыли сюда эти трое, совершив долгое, очень долгое путешествие.

— Им придется прийти, — ответил наконец брат Сай. — Слишком много ролей, для которых еще не подобраны актеры.

Сестра Миррим покачала головой. Брат Сай уклонился от прямого ответа.

— Но придут ли они? — настойчиво повторила она. — Захотят ли прийти?

Вместо проповедника заговорила Малышка Саманта.

— О да, они захотят прийти, — прошептала она. — И они придут! — Девочка осторожно высвободила свои кукольные ручонки и шагнула к скопищу огней далекого города. — И еще. Там есть двое, кому придется много тяжелей, чем всем прочим. Но мы не можем знать, достанет ли у них сил взвалить на плечи эту тяжесть.

Брат Сай скорбно склонил голову.

— Что ж, тогда мы можем хотя бы молиться за них, не так ли, птичка моя?

Леденящий холодный ветер сорвался с отдаленных вершин и с бешеной силой ударил в задрожавший купол. Все трое как по команде обернулись. На освещенных изнутри брезентовых стенах шапито причудливо играли тени, отбрасываемые раскачивающимися светильниками. Внутри и вокруг купола метались расплывчатые фигуры, стараясь уберечь его от ярости стихии. Некоторые силуэты были коренастыми и плотными, как древесные пни; другие, наоборот, — высокими и гибкими, с длинными пальцами, похожими на молодые побеги. У третьих на голове красовалось нечто похожее на рога, а четвертые расхаживали на кривых козлиных ногах, озабоченно помахивая хвостами. Впрочем, все это легко могло оказаться игрой воображения, тем более что ветер вскоре утих, шатер перестал колыхаться и причудливые тени больше не кривлялись на его стенах.

— Пойдемте внутрь, — предложил брат Сай.

— Будем ждать? — спросила сестра Миррим.

— Да, будем ждать, — убежденно кивнула Малышка Саманта.

Вновь взявшись за руки, они вошли в освещенный купол шапито, оставив за спиной ночь и спящий маленький городок в горной долине.

Временами налетающий с гор ветер вызывал у Трэвиса Уайлдера странное ощущение, будто сейчас может произойти все что угодно.

Он всегда заранее слышал приближение бури, задолго до того, как первое, чистое, словно горный снег, дуновение коснется его лица. Сначала до ушей его долетал глухой рокот, зарождающийся в теснинах ущелья и отдаленно напоминающий рокот сотрясаемого штормом океана, но все же не совсем такой. Спустя немного времени он уже мог воочию наблюдать за приближением стихии, глядя, как волна за волной склоняются перед ней вершины деревьев на окружающих долину склонах. Стройные ряды корабельных сосен гнулись под порывами ветра в величавом грациозном ритме, тогда как соседствующие с ними эспены [1] Эспен Эспен — разновидность тополя, ветви и листья которого приходят в движение при малейшем порыве ветра с кучерявыми, словно облака, кронами начинали дрожать, меняя цвет с зеленого на серебристый и опять на зеленый. Еще через несколько мгновений шквал добирался до заброшенных полей вокруг города, заставляя метаться в безумном языческом танце клубки перекати-поля.

А потом ветер набрасывался на город.

Словно целый табун невидимых индейских пони проносился он по Лосиной улице — главной магистрали Кастл-Сити. Все дальше и дальше, мимо универмага Мак-Кея, мимо кафе «Москито», мимо пустующего здания пробирной конторы, мимо салуна «Шахтный ствол» и потускневшего фасада выстроенного в викторианском стиле оперного театра. Собаки начинали лаять и гоняться за обрывками газет. Прогуливающиеся туристы поворачивались спиной и зажмуривались, чтобы уберечь глаза от десятков миниатюрных пыльных смерчей, взметающих с мостовой целлофан сигаретных пачек и разноцветные обертки от жвачки. Ко всему привычные, ковбои с туристических ранчо первым делом хватались за поля своих черных шляп, не обращая внимания на пляшущих позади дьяволят.

Трэвис любил ветер, хотя и отдавал себе отчет, что во всем городе он скорее всего один такой ненормальный. Он всегда любил ветер. В такие минуты он неизменно открывал испещренную дробинами дверь салуна «Шахтный ствол», владельцем которого имел сомнительную честь являться, и выходил на улицу, чтобы встретить бурю лицом к лицу. Трэвис рассуждал так: невозможно узнать, откуда прилетел сюда этот воздушный поток и что несет он на своих крыльях. Поэтому он с удовольствием вдыхал воздух, насыщенный терпким ароматом хвои и студеной свежестью горных ключей, нередко размышляя, кто вдыхал этот воздух прежде, где живут эти люди, на каком языке говорят, каким богам молятся и молятся ли вообще, какого цвета у них глаза, какие мысли и чаяния скрываются в потаенных глубинах их зрачков?

Впервые подобное настроение овладело Уайлдером в тот момент, когда он, совсем еще желторотый паренек, взращенный и воспитанный среди бескрайних равнин Иллинойса, сошел с заляпанного грязью междугородного автобуса и испытал то неповторимое ощущение причастности, которое дает Кастл-Сити. За истекшие семь лет это чувство посещало его регулярно, причем, к удивлению и радости самого Трэвиса, нисколько не ослабевая с годами. Встречая бурю лицом к лицу, он всякий раз испытывал щемящее томление и ощущал странную уверенность в том, что ему нет надобности делать выбор, поскольку для него нет ничего невозможного.

Однако, несмотря на все свои предчувствия, Уайлдер и представить не мог в тот промозглый серенький вечер такого же промозглого и серенького дня, пришедшегося на мерзкий период безвременья между наполненной золотом и синевой осенью и бодрящей морозной зимой, как скоро и круто изменится все в жизни города и в его собственной. Позже, оглядываясь назад и уже зная, что и как произойдет, он пропустит сквозь сито памяти все загадочные события и отыщет среди них то единственное, с которого все и началось. Само по себе оно было столь незначительным и малоприметным, что он никогда бы о нем и не вспомнил, если бы не тот неоспоримый факт, что именно после него все начало меняться со страшной быстротой — и меняться необратимо.