Денис Чекалов - Френки и Майкл

Эльмерих вздрогнул, но не решился подняться

– Вы не можете, – сказал он. – Есть закон.

– Закон гласит, что ты выйдешь через три года, – процедила девушка. – Или раньше. Я сомневаюсь, что за это время ты успеешь исправиться, и я дам тебе времени побольше.

Она взвела курок. Эльмерих дернулся, но было уже поздно.

– Получи удовольствие, – бросила Франсуаз.

Она всадила в него весь барабан; пули уходили в его скрюченное тело, и только одна вышла через распахнувшийся рот.

Франсуаз распрямилась, оставив оружие на теле убитого человека.

– Пошли, – бросила она. – Мы должны освободить заложника.

– Да что ты без меня можешь! – сердито воскликнула Франсуаз.

– Не волнуйся, – сказал я. – Я прихвачу самоучитель.

Франсуаз прислонилась спиной к стволу дерева и издала глухое рычание.

– Майкл, – сказала она. – Там двое людей, готовые на любое преступление. И ты собрался идти туда один?

Я бросил взгляд туда, где, выше по склону горы, виднелись домики деревни.

– Френсис, – сказал я. – Мы не знаем, где они держат священника. Возможно, в церкви, а может быть, в одном из домов. И мы не знаем, в каком.

Девушка нетерпеливо тряхнула волосами, но она знала, что, если я назвал ее «Френсис», возражать не имеет смысла.

– Но им наверняка известно, – продолжал я, – что Мартин Эльмерих, их наниматель, искал девушку, не местную. Стоит тебе появиться возле деревни, как они сразу поймут, кто ты.

– Разве? – неуверенно спросила Франсуаз.

Я окинул ее взглядом.

Роскошные каштановые волосы рассыпались по ее плечам, словно она и не скиталась несколько часов по пыльным дорогам. Черная куртка блестела начищенной кожей и металлическими деталями под золото.

Куртка была расстегнута, ее полы разошлись, обнажая блузку, потемневшую от пота и плотно прилипшую к сильному телу девушки. Тонкая материя позволяла проследить за каждым изгибом высоких грудей и даже не пыталась скрыть розового цвета сосков.

Короткие шорты обрывались в самом начале стройных бедер, демонстрируя длинные загорелые ноги. Высокие сапоги из крокодиловой кожи заканчивались острыми, окаймленными металлом носками.

– На пасторальную пастушку ты не похожа, – заключил я. – Поэтому оставайся здесь и грызи травинку.

– Больно ты похож, – огрызнулась она.

– Я аристократ, – пояснил я, – а значит, профессиональный притворщик.

Я снял с себя пиджак, галстук, закатал рукава рубашки и растрепал волосы.

– Жди меня здесь, – распорядился я. – Можешь сосчитать до десяти; это тебя надолго займет.

Не обращая внимания на взбешенное шипение за своей спиной, я направился вверх по склону.

Пастух, чье лицо было украшено длинными седыми у самых кончиков усами, шел мне навстречу, погоняя стадо в десять-пятнадцать животных.

Я бы назвал их овцами, не представляй я их раньше немного более крупными, чем щенята.

Я постарался улыбнуться пастуху, но на всех животных моей улыбки не хватило; не уверен к тому же, что они смогли бы ее оценить.

Передо мной встал выбор – то ли испачкать в грязи вторую пару обуви за день, то ли позволить грязной скотине вытереть бока о мои брюки. Мог бы поклясться, что отчистить их уже не удастся.

Я выбрал первое, так как не мог сказать с уверенностью, что овцы не испачкают мои туфли чем-нибудь похуже, чем грязь, если я дам им шанс приблизиться ко мне.

– Не любите овец, сеньор? – с добродушной усмешкой осведомился пастух.

– Люблю, – возразил я. – Особенно с соусом из кайенского перца и оливками. Только, сдается мне, эти твари скорее похожи на раздобревших крыс.

Не знаю, как он бы отреагировал, ответь я ему на его языке.

Церковь оказалась маленькой, но высокой; мне пришло в голову, что из-за недостатка ровного места на склоне горы находчивый архитектор решил компенсировать одно измерение другим.

Входя под церковные своды, я всегда ощущаю благоговейный трепет и некое смирение; думаю, причина в том, что меня трижды пытались женить.

Я прошел между рядами деревянных лавок туда, где свечи освещали украшенный золотом алтарь.

Мой взгляд скользнул по темным сиденьям, над полировкой которых верующие истово трудились изо дня в день и в особенности по воскресеньям.

Самих людей не было видно; возможно, они вели настолько праведную жизнь, что еще не успели согрешить достаточное количество раз, чтобы прийти и покаяться.

Я хотел преклонить колени перед алтарем, но засомневался, смогу ли сделать это, ничего не напутав; поэтому я решил пропустить эту часть.

Внутреннее устройство церкви известно мне так же смутно, как принцип действия двигателя внутреннего сгорания. Это предоставило мне свободу; не зная, куда идти, я мог выбрать любую дверь.

Я прошел несколько лестниц, ведущих наверх, и приготовился к тому, что, выйдя на крышу, окажусь где-то на уровне луны.

Дверь позади меня распахнулась, и я чуть не упал. За моей спиной появился человек, которому если и было место в церкви, то только для иллюстрации выражения «погрязший в пороках».

Я надеялся, что это не сам священник.

– Чего надо? – спросил он.

Я поискал в его словах любезность, но позабыл взять с собой лупу, а без нее обнаружить ее было невозможно.

– Что ж, – сказал я, – имею честь видеть перед собой преподобного отца Морона?

Имя священника я узнал на окраине деревни у маленькой девочки, это обошлось мне в две шоколадки.

Мысль о том, что его могли принять за служителя церкви, привела громилу в замешательство.

– Чего надо? – повторил он.

– Надеюсь, это не единственные слова, которые вы знаете по-харрански, – ответил я. – Видите ли, дело в том, что священник из соседней деревни – падре Игнасио – вы ведь знаете падре Игнасио, верно? Милейший человек… С падре Игнасио случился несчастный случай, и…

Громила помотал головой, недоумевая, когда же я успел просочиться в комнату, на пороге которой он стоял.

– А! – жизнерадостно произнес я, потирая руки. – Вот и отец Морон. Добрый вечер, святой отец.

Комнатка была маленькой, и я бы даже отдал третью шоколадку за то, чтобы узнать, для каких целей служила она в церкви. Единственное, что пришло мне в голову, это то, что здесь довольно удобно уединяться с любовницей, не отходя далеко от рабочего места, но я не стал бы держаться за эту гипотезу.

Падре Морон сидел за столиком, сложив руки в молитвенном жесте; я подумал бы, что он молится, не будь его запястья связаны грубой веревкой.

А впрочем…

Второй громила стоял за спиной священника. Я сам бы себе не поверил, но физиономия у него оказалась еще более скотской, чем у первого.

Чтобы быть объективным – священник также красавцем не был.

Вот почему они здорово смотрелись все втроем.