Александр Тюрин - НФ Хокку II

Меня увезли в место заточения, туда, где летом не заходит солнце, а зимой царит стужа – никто из вас, о одетые в легкие белые одежды, не переживал таких зим.

В неволе было много труда, насколько изнурительного, настолько и бессмысленного. Мы таскали бревна и камни. Но все ж случались дни, когда из-за ненастья или сильного холода, конвой не гнал нас на работу. В такие дни один человек, родом из полуденных стран, обучал меня восточным языкам. К тому времени, когда он умер от кровавого поноса, я уже мог говорить и писать на арабском и фарси-дари.

Закончился пятилетний срок моего заключения. Теперь меня бы не узнала и моя собственная мать, будь она жива.

Тайник с книгой так и остался непотревоженным. Но теперь я уже мог читать ее. Она называлась "Алмазный источник мудрости". Служитель библиотеки, которого я спас от заточения, сказал мне, что она был вынута из гробницы великого восточного воителя Тимура за несколько дней до начала отечественной войны.

Книга объяснила мне, как сохранить ясным и неизменным свой дух, не взирая ни на какие возмущения внешнего мира. Она дала мне силу, после чего я продал ее тому, кто ее когда-то заказывал – обычному нечистоплотному коллекционеру.

Теперь я был готов для Служения и решил найти мудреца в большом тюрбане, который разрушил мою старую непросветленную жизнь.

В ту пору моя страна ослабла и все более подвергалась неурядицам. Пользуясь этим, я предпринял далекий и опасный путь через все границы. Покинув родину, я сменил одежду и привычки, взял себе новое имя, я заговорил на восточных языках и вскоре уже ничем не выделялся из толп полудиких азиатов.

От множества испытаний душа моя закалилась. Ко мне пришла каменная невозмутимость. Ничто уже не задевало мой дух, ни чужая боль, ни собственные страдания. В крепком и здоровом я видел тлен, в слабом и чахлом – начало новой жизни. Не я шел по миру, страдая от невзгод, а мир протекал сквозь меня своими изменчивыми формами, никак не задевая мою твердую и прозрачную как алмаз сущность.

Как-то повстречался мне эмир Фаюдхан, огромный и свирепый предводитель бесстрашных воинов. Он оскорбил меня, надсмеявшись над моим произношением и ударив меня по лицу. Я предложил ему поединок. Отхохотавшись, он спросил меня, чем мы будем биться: ножами, ложками или, может быть, цветочными стебельками.

Я сказал, что мы померимся силой духа. Мы встанем на краю пропасти, спиной к ней, и будем двигаться к обрыву. Кто дальше пройдет в сторону смерти, тот и победил. Эмир согласился, наверное потому, что разговор состоялся в присутствии его воинов.

Когда наши пятки оказались над бездной, эмир сдался и лег на камень с побледневшим лицом.

Той же ночью Фаюдхан был зарезан своим помощником, который стал новым эмиром. Он дал мне в провожатые многоопытного воина и отпустил восвояси.

Я всходил все выше и выше на Хиндукуш. Вскоре мы с проводником оказались в тех местах, где даже он никогда не бывал прежде. Он сказал мне, что по преданию эти горы были запечатаны еще Искандером Зулкарнайном, потому как в них таится зло. Тем не менее, я продолжил путь наугад, да и провожатый не стал возвращаться.

Какая-то увереннность вела меня вперед, пока я не заметил нечто знакомое в рельефе местности. Послышался радостный крик моего проводника – он увидел дом, тот самый, в котором я уже побывал, будучи молодым солдатом. Сейчас внутри не было никого, через ничем не прикрытый дверной проем в единственное помещение врывался ветер пополам с ледяной крупой.

Я поселился здесь. Проводник стал мне преданным слугой, он выучил мой старый язык и заботился о моем пропитании. В этом горном пристанище я перестал бояться даже времени. Я понял, что в секунде могут прятаться века, а века легко обращаются в ничто. Обычно время – бурная река, которая увлекает неживое и живое, неся его от рождения к гибели, словно солому. Здесь же, в Пупе Мира, время – круговорот, оно не меняет внутреннего бытия и почти не затрагивает внешнего.

Однажды, когда я был погружен в созерцание великих начал, в дом ворвался молодой солдат в нездешней одежде и сказал, приставив ствол к моей голове:

– Эй, очнись, пень. Или я тебя отправлю на встречу с гуриями, которые мигом открутят тебе твои протухшие яйца.

...

Я знаю, что подумали некоторые из вас. Что моя история лживая. Из этой петли времени, где солдат раз за разом превращается в факира, нет никакого выхода.

Другое дело, если бы солдат застрелил факира, а бородатый воин убил бы солдата, спустился бы с горы, прожил бы долгую жизнь и сейчас сидел бы перед вами, выдавая себя за давно истлевших покойников.

Так кто же я? Не помню. Но я знаю, что выбор, сделанный мной когда-то, оказался неверным. Лучше быть ничтожнейшим из ничтожных, чем вершить судьбы мира.

Когда я вернулся к людям из запечатанных гор, то сердце мое было совершенно пусто, однако воля напоминала закаленный дамасский клинок. Принося воздаяние, я разрушал одни царства и создавал другие, я решал, чему быть, а чему исчезнуть, кому владеть, а кому лежать в бессилии. Я уверил себя, что это необходимо для возвращения Неба и Земли на истинный путь простоты и спокойствия. Но сегодня я признаюсь, что за невозмутимостью мудреца скрывал гордыню демиурга. Мир не стоит того, чтобы исправляя его, губить собственную душу.

Сейчас настала пора сказать: в стыде и покаянии я ухожу от вас. Я возвращаюсь назад по тропе своей памяти, чтобы полюбить самого себя и спасти свою душу.

...

И, хотя Учитель продолжал сидеть все в той же позе, внимавшие его недавним словам поняли, что он мертв. Один из учеников приблизился к нему, чтобы накинуть погребальную плащаницу, но, случайно коснувшись его кожи, вскрикнул. Учитель отошел всего один осколок времени назад, но кожа у него была ледяная и твердая, как у человека, погибшего холодной горной зимой.

Title Info

Genre

Author

Title

Document Info

Author

Date

ID

Version