Анатолий Радов - Изгой: По стезе Номана [СИ]

Огляделся. За дальним столиком сидел ещё один офицер в компании двух красоток, тихо напевая под нос. Остальные штатские, впрочем, могли и просто быть не в форме. Быстро подошёл к стойке, роль которой выполняла часть повозки, и обратился к дородному мужчине, сидящему тут же на низеньком табурете.

— Вы не подскажите, где найти хозяина этой таверны?

Мужчина задрал голову и проговорил с ленцой в голосе.

— Я это. Что вас интересует легвонер?

— Девушка. Журбина зовут.

— А-а, — понимающе кивнул мужчина и ткнул пухлыми пальцами в проём меж двух повозок.

— За ними дорожка есть, пойдёшь по ней направо, третья повозка с серой крышей, — мужчина зевнул. — Есть свежее бизелье, по два кирама. Девушки очень любят.

— Намёк понял, — улыбнулся я и выудил из мошны золотой. — Дайте четыре.

Мужчина поглядел на монету с неким разочарованием.

— Ладно, давайте пять, — улыбнулся я. Этот прожженный торгаш знает толк в намёках. Впрочем, один лишний это хорошо, сам съем по дороге. Пригодится.

— Лушка! — тут же зычно прокричал мужик. — Пять бизелье с собой!

Прошло всего две минуты, и полноватая девочка лет двенадцати принесла мне сложенный кульком лист дешёвой серой бумаги. Я заглянул внутрь, схватил верхнее пирожное и с наслаждением откусил.

— Фпафибо, — бросил набитым ртом владельцу таверны и поспешил прочь. Обошёл заведение по кругу, нашёл тропинку и зашагал по ней, доедая пирожное. А ничего так, свежее и вкусное, не соврал мужик. Вторая повозка, третья.

Я остановился и прислушался. В голове вдруг нарисовалась неприятная картинка. А что если она сейчас с кем-то другим?

На секунду нахлынула непонятная грусть, но я тут же отмахнулся от неё. Что ещё за блажь? Ну с другим так с другим. Сожру все пирожные сам и уйду к чревловой бабушке.

Но в повозке было тихо. Я подошёл ближе, заглянул за край, и внутри отлегло, потеплело. Девушка сидела на коротком бревне возле костра, перекладывая бельё из одного таза в другой.

— Журбина, — тихо позвал я. Девушка прекратила занятие, осмотрелась по сторонам, замерла на секунду, глядя в другую от меня сторону, и снова вернулась к белью. Блин, она же возле костра сидит, не видит меня во мраке.

Я сделал несколько шагов и снова окликнул. Девушка повернула ко мне личико и сразу же заулыбалась.

— А я знала, что ты придёшь, — она бросила свёрнутую белую ткань в таз и радостно вскочила на ноги. Сделала пару спешных шагов ко мне, но вдруг замерла, словно что-то припомнив. На мгновение повисла неловкая пауза.

— Я бизелье купил, ты любишь бизелье?

— Люблю.

Снова пауза. Чревл, второй раз всегда так. Вроде уже и всё было, а о чём говорить — ума не приложишь.

— Я уже одно съел, — заговорил, лишь бы не молчать и двинулся к ней. — Хорошие, вкусные. Бери.

Рука с пакетом дёрнулась вперёд. Журбина поднялась на носочки, и заглянув в пакет, потянулась тонкими пальчиками к верхнему бизелье. Улыбнувшись, опустил кулёк пониже. Что-то я совсем, как слон в посудной лавке. Как в прошлый раз так само вышло, на автомате почти?

Взяв пирожное, девчонка заглянула мне в лицо.

— У тебя, наверное, времени мало? Общий отбой вот-вот будет, — сказала она, и внутри снова немного потускнело. Знала девчонка о быте легвонеров неплохо. Впрочем, чему я удивляюсь?

Нет, я не рисовал идеалистических картинок в мозгу, я всё прекрасно понимал. Но всё равно почему-то хотелось немного другого. Наверное, надоели два года грубой одинокой жизни. Раба, беглеца, мага, воина.

Журбина откусила от пирожного, принялась жевать, улыбаясь.

— А мама твоя где? — спросил я.

— Да в какой-нибудь таверне с каким-нибудь аржантиком. Как нас обокрали две десятицы назад, она пить шибко начала. Сорок золотых скопленных унесли, а она хотела домик на них купить в каком-нибудь городке, и там прачкой устроиться. Или швеёй. Она шьёт очень хорошо. И меня научила.

— У-у, — промычал я. — Это плохо.

— Ничего, терпимо. Тут многие так.

Что именно так, уточнять не стал. Схватил пирожное и заточил его за полминуты.

— Пошли? — Журбина кивнула на повозку.

Да и чревл с ним, чего я парюсь? Какие к чёрту красивые отношения, идиот. Это военный лагерь, а не город розовых соплей.

— Пошли, — кивнул я, и девчонка направилась к повозке.

Если снаружи небольшой костерок создавал небольшую сферу полусвета, то внутри повозки царил абсолютный мрак. Пахло сеном, цветами, сухим и душным запахом натянутого тента, служившего крышей. Поёрзав в темноте, Журбина прильнула ко мне голым горячим телом, коснулась губами губ. Они у неё были сладкими от пирожного. Я обнял, прижал, впился поцелуями в шею и осторожно уложил её на тонкий матрас, лежащий посредине повозки…

Минут через двадцать мы лежали, устало дыша, и глядя в пустоту тьмы. Голова девушки была на моей груди, а её ладошка нежно гладила в районе пупка.

— Тебе, наверное, идти нужно? — спохватилась она вдруг и хотела подняться, но я нежно остановил её, обнял рукой.

— Успокойся. У меня бумага есть, где мне лишние полчаса разрешено погулять. Журбина, а сколько вы с матерью зарабатываете в десятицу? — спросил, вдохнув запах её волос. Какие-то цветы, но не так, как пахнет здесь, в повозке. Видимо, что-то вроде духов. Не помню, как они тут называются.

— В десятицу? — переспросила девушка и задумалась. — Ну, где-то три-четыре золотых. Но ты не подумай, что я сплю со всеми. Я стиркой зарабатываю. А сплю очень редко. И со старыми никогда, как некоторые. А хочешь, я буду только с тобой? С этой вот ночи.

— Да, — не стал я лукавить. — Поэтому и спрашиваю, сколько вы с мамой зарабатываете в десятицу.

— Ты хочешь купить нас? — голос напитался лёгкой обидой.

— Не вас, ваши услуги. Мне нужна стирка, пришить там чего-нибудь тоже понадобится. Ну и еда. Ты умеешь готовить?

— Я очень хорошо готовлю, тоже мама научила, — голос Журбины всё ещё таил обиду, хотя уже и неявную, но я чувствовал её. Так, как чувствуется запах магической энергии после использования заклинания. Или, как остающийся в этом месте, ментальный след плетения. Сначала чувствуется отчётливо, но быстро тает, рассеиваясь в пространстве.

— Вот именно об этом я и говорю, — моя ладонь принялась гладить волосы девушки. Тонкие и мягкие, оттого словно наполненные нежностью. И сама она источала нежность, которая была во всём, в дыхании, в движениях, в её тонких пальцах, в завораживающих поворотах головы. И всё это не притворно, как у иных, не играя, а естественно. Как лёгкий шелест листьев, как ветерок, рождающий его. — Кормить нас будут всякой дрянью, наверное, так хоть ужинать у вас стану. Да, и вот ещё.

Я потянулся к штанам, нащупал мошну. Пальцы в темноте ловко отсчитали десять золотых. Протянул их девушке, ткнув в кулачок, блуждающий возле моего пупка, положил на самом пупке стопкой.