Кэйтлин Кирнан - Беовульф

Вальхтеов увидела слезы, текущие по щекам Хродгара. Монстр всем телом развернулся и сторону короля. И вдруг… разразился стенаниями. Его тело скорчилось от невыносимой боли, суставы затрещали, как ветви дерева в лютую стужу Мерсугура [21] Мерсугур — месяц зимнего солнцестояния в древнескандинавском календаре, соответствует периоду с середины декабря до середины января в современном календаре. .

— Да! — завопил король. — Со мной! Поганка!

Существо попятилось, отступая от старого пьяного толстяка, путающегося в своей простыне. Чудище остановилось как раз над Вальхтеов, которая оказалась в арке, образованной его широко расставленными ногами. Монстр тихо скулил, из пасти его сочилась напоминающая гной слюна, падала к ногам Вальхтеов, растекалась грязной лужей.

— Со мной! — С поднятым мечом Хродгар наступал на монстра, приближался к чудовищу и к леди Вальхтеов.

— НННЬИе-э-э-э-ттхх! — Это единственное слово монстр выкрикнул с такой силой, что гнилое дыхание его сорвало с короля простыню и отбросило владыку к трону, Хродгар плюхнулся на пол голой задницей, меч брякнулся на ступени трона. Захватив правой лапою два трупа павших танов, чудовище подпрыгнуло и исчезло в дымовой дыре потолка над костром. Воздух устремился за ним, костры вспыхнули ярче — и тут же погасли. Зал погрузился во тьму, зимняя ночь ворвалась в помещение, заполнив возникшую пустоту.

Тьма принесла тишину, которую нарушали стоны умирающих, всхлипывания рыдающих, шаги уцелевших. Кто-то зажег факел, вот вспыхнул еще один. Перед взором Вальхтеов предстал разгромленный зал. Из мрака появился Унферт. Вид у него был мудрый и мужественный, он сжимал меч и всем своим видом показывал, что ему неведома трусость. На шее поблескивал золотой обруч. Вальхтеов подошла к дрожащему, плачущему мужу, прикрыла его простыней. Ей не верилось, что ужас позади, что она жива.

— Что это было? — спросила она Хродгара. Тот затряс головой и посмотрел на дыру дымохода.

— Грендель. Это был Грендель.

Покрытый вязкой пастой из высыхающей крови и сажи, Грендель вернулся в свою пещеру за лесами. Входя, он ощутил спиной взгляд лунного диска, внимательно следившего за его возвращением. Грендель повернул голову, взглянул в небо. Мани уже опускался к западному горизонту, готовый нырнуть за верхушки деревьев.

— Ты думал, что я не смогу справиться сам? — спросил Грендель. — Думал, у меня не получится?

Но лунный диск ничего не ответил. Да Грендель и не ожидал ответа. Ведь сын Мундильфари нем. Во всяком случае, никто не слышал от него ни слова за всю его долгую жизнь. Молча бродит он по небу. Грендель вздохнул, перевел взгляд на трупы, принесенные из Хеорота, и скользнул в знакомую тьму пещеры.

Время, когда пещера еще не была домом чудища, не сохранилось в его памяти. Иногда казалось ему, что здесь он и появился на свет. Рядом со входом затаилось небольшое озерцо с прохладной прозрачной водой. Вокруг него росли пни сталагмитов, над ними нависали иглы сталактитов — зубастая пасть земли, которая извергла озеро, как что-то непригодное для поглощения.

Грендель бросил убитых танов на кучу костей в одном из углов пещеры, недалеко от водоема. Чего только не было в этой куче! Человеческие, медвежьи скелеты, кости волков, кабанов, тюленей, черепа оленей с ветвистыми рогами. Даже кости пещерных мышей, гнездившихся в выгнивших черепах крупных животных. Здесь мыши рождались, в этой трупной горе проводили всю жизнь свою и умирали тут же. Все, что чудовищу доводилось изловить и прикончить, попадало в эту кучу. А за всю свою жизнь Грендель еще не встречался с чем-либо, что не мог прикончить. Освободившись от ноши, он вернулся к воде, присел, всмотрелся в свое отражение. Глаза его заблестели, радужка подернулась золотыми искорками.

— Гррренделлль…. — Это мать обратилась к нему. — Гррренделлль… Шшшто…

Застигнутый врасплох ее голосом, Грендель резко обернулся, чуть не потеряв равновесие.

— Что ты натворил, Грендель?

— Мать… Мать, где ты? — Грендель задрал голову, ему показалось, что голос доносился откуда-то сверху.

— Люди, Грендель! Люди… Мы ведь договорились насчет людей! Ты забыл?

Да, она где-то у потолка… в потолке… смотрела на него, следила за ним. Но вдруг сзади, из пруда его окатило водой.

— Рыба, Грендель. Рыба. Волки. Медведи. Иногда одна-две овцы. Но люди — никогда.

Он медленно повернулся к воде. Мать смотрела на него из озера, ждала ответа.

— Ты любишь людей, — проурчал он еле слышно. — Вот… — Он вернулся к куче, подобрал менее ободранный труп и принес к озерцу. — Тебе…

— Нет, — голос ее был суров. — Нет, дорогой. Не смей их трогать, этих хрупких, непрочных тварей. Всегда помни, что они несут зло. Они убили многих из нас… Из нашего рода… Гигантов, драконов… Они перебили почти всех. И тебя погубят, если не прекратишь на них охотиться.

— Но, мать, от этих мерзких тварей столько мерзкого шума! Их веселье… такая гадость… У меня голова болит. Я думать не могу из-за шума и боли. Возьми, мать, — Грендель снова протянул вперед мертвого тана. — Он хорош. Я все жесткое с него счистил.

— Брось его, Грендель.

Грендель уронил тана в воду. Тело погрузилось, снова вынырнуло. Вода помутнела от крови и грязи. Из глаз Гренделя сами собой потекли слезы, ему захотелось отвернуться, выбежать из пещеры, остаться наедине с лунным диском.

— Хродгар там был? — спросила мать голосом напряженным, обеспокоенным.

— Я его не трогал.

— Ты видел его? Он видел тебя?

— Да, но я его не тронул.

Мять пристально посмотрела на Гренделя широко раскрытыми немигающими глазами, и он понял, что мать пыталась определить, не врет ли он. Убедившись в том, что Грендель говорит правду, мать грациозно взмыла над водою, легко, как вода обтекает камень или кровь брызжет из-под острия топора. Она прикоснулась к его лицу, стерла грязь со лба и щек.

— Я его не тронул, мать, — заверил Грендель.

— Верю. Ты хороший мальчик.

— Я не мог терпеть дольше.

— Бедняжка… Чувствительный ты у меня, — промурлыкала она. — Обещай, что это не повторится.

Грендель закрыл глаза и попытался не вспоминать о сломанных деревьях и разорванных телах, старался забыть об отвратительном шуме, неотделимом от мягкотелых, о златовласой женщине, которую он убил бы, если бы не вмешательство старого дурака Хродгара.

Грендель так и не дал матери требуемого обещания. И не раз еще вернулся к Хеороту. Слишком глубока была его ненависть, чтобы усмирить ее одной ночью ужаса и опустошения. Снова и снова приходил он к данам, чтобы предотвратить шум, не допустить повторения той жуткой ночи. «Они замолчат навсегда! — твердо решил Грендель. — Хватит, повеселились». Зима сжимала землю, сковывала ее морозной коркой, и ужас объял сердца обитателей побережья. Дар Хродгара подданным, его торжественный зал, превратился в символ смертного страха. Но Грендель не ограничился посещениями Хеорота, он рыскал по лесам и болотам, по фермам и хуторам, не упуская никого из встреченных на пути.