Юлия Галанина - От десятой луны до четвертой

"Ну и чего ты ревешь, всю округу распугала?" — загрохотало у меня в голове.

Я налетела на какую-то гладкую скалу, подняла голову — скала была драконом, а голова его откуда-то сверху с любопытством рассматривала меня.

Этого мне хватило за глаза: кучкой пепла я плюхнулась на землю и все-таки со страху ушла в ничто.

Не знаю, долго ли я лежала там, в ущелье, но дракону это быстро надоело.

"Вставай! — опять загрохотало в моей голове. — У меня ноги затекли, а шевелиться я боюсь, еще задавлю тебя ненароком!"

Я встала на четвереньки и рванула в таком положении к ближайшему кусту.

"Вот и хорошо, — одобрил дракон. — По вашим меркам я тебя здесь долго жду".

"Меня?" — удивилась я из куста.

"Тебя, — подтвердил дракон. — Серый Ректор дурак!"

Это было очень разумное замечание, и я немного успокоилась.

"Значит, мы того… Мысленно общаемся?!" — вырвалось у меня.

"Конечно… — подтвердил дракон. — Петь вы люди не умеете, а мы не можем издавать те квакающие звуки, которыми общаетесь вы. А так проще. Мысль — она мысль и есть".

"Понятно…"

"Ничего тебе не понятно. Уже поздно, тебе пора спать, а мне летать. Давай я отнесу тебя в более уютное место, чуть повыше, там ты сможешь отдохнуть. А когда выспишься, все будет проще. Значительно проще…"

"Давай", — неосторожно согласилась я.

Громадная пятикогтистая лапа подцепила меня за дорожный мешок и подняла в воздух, я и охнуть не успела. Лямки врезались в тело.

Мы полетели. Как летели, куда летели — ничего не знаю, зажмурила глаза.

Наконец меня опустили на ровную поверхность. Дракон не стал садиться, сразу же поднялся ввысь. Там уже летали его собратья.

Морщась и жалобно ойкая, я стряхнула с себя мешок, растерла следы от лямок на плечах и начала готовить себе ночлег. Медленно надула шкуру, залезла в меховые штаны, достала куртку. Простые привычные действия очень успокаивали.

В голове крутился противненький вопрос: где я, что я и я ли это?

Плюнув на все вопросы, я улеглась на шкуру, пристроила в голову мешок, укрылась курткой и решительно заснула, все в мире отложив на завтра.

Проснулась я утром живая и вполне здоровая. А глаза открыть боюсь.

Наконец осторожно открыла один.

Дракон лежал на соседней скале и спал.

Это придало мне уверенности, я открыла второй глаз и стала рассматривать его.

Сложное это дело: описывать дракона.

Этот цветом был не черный, а темно-золотой, светящийся изнутри, как светится, к примеру, рука, если закрыть ею пламя свечи. Громадный, но словно точеный, до того соразмерны были все части его тела, так, что громадность не переходила в громоздкость. Чешуя была на удивление мелкой и охватывала его тело кольчугой. Гребни в четыре ряда на шее были тонки и золотисто-прозрачны, напоминали гриву.

А пахло от него полынью.

— Ну что, освоилась немного? — прозвучала мысленная речь [6] Там, где диалог с драконом ведется один на один, в целях удобства автор кавычки не ставит, прибегая к форме обычного разговора. .

— Так ты не спишь?

— Нет, конечно.

Дракон открыл глаза, они у него были удивительно красивыми, миндалевидно вырезанными, темными. И насмешливыми.

— А ты кто? — спросила я.

— Дракон,- оказался с чувством юмора мой собеседник.

— Это понятно. Он или она?

— Не понимаю вопроса. Объясни подробнее.

— Особь мужского пола или женского?

— А есть разница? — заинтересовался дракон.

— Ну, как вы размножаетесь? Чтобы получился новый дракон вам нужны усилия двух единиц или достаточно одной? — запуталась я в объяснениях.

И чего меня в эту область занесло? Ну мне-то, Медбрат побери, какая разница, он это или она?

Дракон подумал, блеснул глазами, наклонил голову набок и сообщил:

— Да, пожалуй, двух. Но в общении между собой мы не делимся на "он" или "она". В речи, по-вашему. Теперь поясни, кто он, кто она, и я скажу, кто я.

— Если рожает детенышей, или яйца кладет, или икру мечет — то она.

— А ты?

— Я — она.

— Икру мечешь?

— Яйца кладу, — сдуру сострила я.

— О, как мы, — обрадовался совпадению дракон.

— Да нет, пошутила, — смутилась я. — Мы рожаем детей. Она — это кто в себе новую жизнь вынашивает до определенного предела, а затем рожает. А кто дает толчок к развитию этой жизни, оплодотворяет, — тот он.

Я даже вспотела от усилий объяснить все сложности деления по половому признаку.

— Ну, если тебе так важно, то по вашей классификации я — он. Что это тебе дало?

— Ничего, — честно сказала я.

— Так зачем же ты надрывалась, пытаясь выяснить несущественное?

Я промолчала. Мысленно промолчала — рты-то мы все равно не открывали.

Но так бесславно заканчивать беседу не хотелось, поэтому я спросила:

— А почему же ты сказал: "Ну что, освоилась?" Не освоился, не освоилось, а именно освоилась? Как ты определил что я — это "она"?

— А я и не определял. Это ты сама себя определила. У нас же нет различий. Хотя я теперь знаю, что хоть яиц ты не несешь, но себе подобных производить можешь. Она. Что еще тебя волнует?

— Мне нужна еда, — наконец сказала я то, что должна была сказать в самом начале, не зацикливаясь на ерунде. — Я долго не ела.

— Когда ты рядом, я могу подпитывать тебя энергией, — сообщил дракон. — Так что еда теперь тебе не обязательна.

— Спасибо, это здорово, но мне нужна еда. У меня желудок отомрет, если я есть не буду. Мне нужно, чтобы он работал. Необходимо.

— Я думал, ты обрадуешься, — заметил дракон. — Но если это так важно, подожди немного. Я кого-нибудь убью.

Сильные крылья распахнулись, мощным усилием подняли гибкое тело, и дракон легко унесся за гребень хребта.

Можно было осмотреться по сторонам.

Я находилась на небольшом уступе, образованном выдавленной из склона скалой с плоской вершиной, которая с течением времени задерновалась, давая место траве, кустам можжевельника и корявым сосенкам.

В этом месте ущелье уже практически завершилось: с гребня хребта склоны стекали в него, как в воронку.

Смотреть на все это с моего уступа было страшновато — он прилепился на высоте где-то около трех четвертей от высоты горы.

На противоположном склоне зияла громадная расщелина. Именно она и была источником света Драконьей Залежи — словно рана, обнажившая пульсирующую плоть горы. Наверняка она появилась в ту же ночь, когда вырывались из скал драконы.

Они сейчас спали, примостившись на скалах. Теперь было видно, что драконы не черные, а разноцветные.

"Обсохли, наверное…" — подумалось мне.

И все, как и золотой, словно подсвеченные изнутри.

Спали после ночных полетов они сладко, и я вполне поняла желание моего собеседника просто подпитать меня энергией, а не нестись сломя крылья в такую рань за продовольствием для выкинутой из Пряжки девицы.