Gamma - Цели и средства

— Приглашу на собеседование обоих, а там посмотрим, – заключила Минерва.

— За здоровье Гарри Поттера! Ура!

Гарри, Джинни, Рон и Гермиона сдвинули бокалы, и они нежно зазвенели над каминным пеплом.

— Ну что, Гарри, прощай четвертак?

Гермиона тихонько пихнула мужа в бок. Гарри спрятал улыбку.

— Ага. Здравствуй, взрослая жизнь. Вам торт передать? Объедение. Джинни нашла тут такую кондитерскую…

— Мне ее показала тренерша болгарской команды, – объяснила Джинни. – Наверное, хочет избавиться от конкурентки, потому что в этой кондитерской можно распрощаться с талией, кошельком и здравым рассудком. Держите и не говорите, что не предупреждала. Надеюсь, он не испортится от полета через каминную сеть.

Гермиона приняла блюдо с тортом.

— Приехали бы и не рисковали лакомством. Второй день рождения через камин отмечаем!

— Ну, твой‑то нормально отмечали, – возразил Гарри. – И Рона.

— А Джинни? Вы ж не вернетесь к тому времени?

— Нет, – вздохнула Джинни. – Зато еще поедите местных сладостей, чем плохо?

— Сидеть за столом через камин – это все равно что пить по аське, – серьезно сообщила Гермиона, и Джинни расхохоталась. Гарри смущенно улыбнулся: хоть он и вырос в маггловской семье, но Джинни куда быстрее перенимала от Гермионы все удобства маггловского мира. Нужно будет потом попросить, чтоб объяснила шутку.

— Невиллу поздравление передали? – спохватился Гарри.

Гермиона кивнула.

— И подарок. Он очень обрадовался и благодарил.

— Еще один трудоголик, – вставил Рон. – Вчера только на день домой – и обратно в школу. Медом ему там намазано?

— Он декан.

— Ханна.

Гарри и Джинни произнесли это одновременно и одновременно же и прыснули.

— Поддерживаю Джинни, – заметила Гермиона. – Хотя деканство да, тоже важно.

Джинни бросила взгляд на часы – разница во времени плюс режим. Гарри заторопился, развернул подарки, восхитился и радостно заулыбался, увидев, как Рон и Гермиона обменялись довольными взглядами «Угадала!» – «Угадал!».

— Вам пора, наверное, – деликатно проговорила Гермиона.

— Ага, – вмешалась Джинни. – Извините, у меня завтра первая тренировка, а я еще не вручила Гарри свой подарок. Так что…

— Спасибо, – сказал Гарри. – Обещаю, на следующий год будем праздновать в Лондоне.

— А лучше – в Норе, – предложил Рон.

— Или в Норе, – согласился Гарри. – Я пришлю сову, как вернемся домой.

Журнал в яркой обложке лежал рядом с недопитым стаканом, и Эван подумал, что столик занят. Но поскольку других свободных мест не было, а сидеть у стойки не хотелось – нужно было дать спине отдохнуть, – то он сел у стены. Спросит разрешения, когда гость вернется. Но прошло пять минут, Божена, пробегая мимо с нагруженным подносом, подхватила стакан – «Извини, Эван, запарка!» – и он понял, что журнал просто забыли. Пробежал скучающим взглядом, поймал английские слова и заинтересовался.

«Квибблер». Надо же! Помнится, в девяносто седьмом он перестал выходить, и вот – ожил. Даже, кажется, потолстел.

Что же пишут нынче в развлекательной прессе? Магглы знают о Лохнесской келпи, интервью джарви – вы узнаете немало интересного, новая тайна Хогвартса – проклятие директора Снейпа.

Это, пожалуй, любопытно.

Рассказ о проклятии директора Снейпа размещался в рубрике «Скорпикорки». Этот самый Скорпи вдохновенно мочил корки на целый разворот: пятый год пошел, как профессор Слагхорн удалился на покой, пятый зельедел сменяется в Хогвартсе, чтоб, как и его предшественники, покинуть школу в конце года, с радостью и под благовидным предлогом. Страшное проклятие Волдеморта долгие годы довлело над должностью преподавателя защиты от темных искусств, но проклятие директора Снейпа вполне способно составить ему конкуренцию: пятнадцать лет он учил юных магов зельеделию, но лишь год сумел посвятить любимому делу – защите от темных искусств. Потом был вынужден занять пост директора, а затем и вовсе был убит. Должность Мастера зелий перешла к Горацию Слагхорну, и все было спокойно, пока благодарный Гарри Поттер не подарил Хогвартсу портрет покойного директора. Следующей же весной Слагхорн покинул школу, и с тех пор ни один зельедел не задерживается в школе дольше года. Портрет не успокоится, пока не изведет пятнадцать зельеделов, по одному за каждый год беспросветного ожидания. Статью сопровождала фотография картины со слизеринским креслом в центре. Кресло пустовало. Видимо, в момент фотографирования директор распекал очередного зельедела в классе, а то и посреди коридора.

Эван хмыкнул и отодвинул журнал. Каждый год, говорите, меняются…

Он допил свой глинтвейн, черкнул короткую записку на салфетке, тут же отправил ее воробьем и зашагал к заповеднику.

Виола появилась в лаборатории минут через десять после него.

— Говори, что за дело? – спросила она вместо приветствия.

— Хочешь научиться аконит готовить?

Виола ахнула.

— Я чудес не обещаю, – хмуро предупредил Эван. – У Флорики не получилось, у тебя тоже может не получиться. Но попробовать стоит. Садись, записывай.

— Я знаю рецепт… – начала было Виола.

— Записывай мой рецепт, – посоветовал Эван. – Берешь звездную воду…

Крестный опять пол–лета просидел в своей Франции на своих тренировках, и даже день рождения праздновал там. Тедди ужасно рассердился и заявил сгоряча, что терпеть не может квиддич и не будет больше в него играть. Впрочем, по поводу квиддича он передумал, едва распаковал подарок крестного – «Ла Фудр», маленькая, но совсем как настоящая, и на ней можно летать… Можно же, бабуль?

Андромеда вздохнула и решительно сжала губы.

— Пока нельзя, малыш.

Тедди насупился – и Андромеда торопливо исправилась:

— Нельзя, Большой Тед. Я тебя не поймаю. Завтра полетаешь, хорошо? Папа выспится, и вы полетаете.

— Я папе метлу покажу! – Тедди тут же перестал дуться и кинулся в спальню. Андромеда не то что удержать – окликнуть не успела.

Тедди с размаху грохнул в двери метлой, приоткрыл их немножко, сунул любопытный нос и шепотом позвал:

— Пап!

Андромеда поспешила спасать зятя.

В новолуния Рем лежал пластом, и Андромеда старалась отвлекать внука, чтоб не надоедал отцу. Получалось не очень: Тедди льнул к папе как котенок, забирался под бок, рассказывал что‑нибудь, гордо читал вслух (читать его научила бабуля) или требовал сказку, и Рем медленно, после каждой фразы отдыхая, рассказывал ему про Бэббити–Реббити или про Кота в сапогах – из потрепанной книжки Теда–старшего. Андромеда время от времени появлялась в дверях – «Тедди, дай папе поспать!» – но Рем качал головой – «Пусть сидит, Андромеда, мне с ним лучше» – и улыбался через силу, бледный, осунувшийся, обложенный подушками. Андромеда варила бульон и ругала себя: Дора терпеть не могла новолуния, а она – наоборот. Рем больной и несчастный был куда проще и понятнее, чем в другие дни. Да, тогда он катал Тедди на плечах и водил в Запретный лес (недалеко и с категорическим запретом соваться туда одному), учил его плавать и держаться на метле, и Дора радовалась и тайком сбегала из школы по вечерам. Он не бродил по дому, держась за стены, а шастал легко и неслышно – и в этом было все дело. За бесшумными движениями и сторожкими взглядами ощущался кто‑то другой, сильный и опасный, который рос вместе с луной и который спас жизнь и Рему, и Доре. Об этом Андромеда тоже помнила.