Джудит Тарр - Замок горного короля

О боги, ну и высокомерен же он! Вадин произнес своим самым резким и низким, рокочущим голосом, как и полагается стражнику:

— Именем короля, остановись, незнакомец. Ты идешь из Ста Царств?

— Да.

Голос жреца, такой же поразительный, как и его глаза, был на целую октаву ниже голоса Вадина, но неожиданно звонкий, с мягкими согласными южанина.

— В таком случае я должен отвести тебя к его величеству.

Приказ гласил, что это следует делать немедленно, без исключений и вопреки любым другим приказам или обязанностям. Несмотря на бесстрастную маску стражника, Вадина начало разбирать веселье. Он получил огромное удовольствие от возможности ухватить за воротник вооруженного воина, к тому же еще и полного рыцаря, и приказать ему — со всем полагающимся уважением — стоять на карауле у ворот, пока он не вернется или не придет его смена.

— По делу королевской важности, — сказал он, стараясь, чтобы голос его не звучал слишком жизнерадостно. — Постоянно действующий приказ.

Рыцарю не пришлось спрашивать, какой именно. Крученое ожерелье и штаны незнакомца делали это очевидным.

Владелец этих вещей смотрел на них с легким намеком на улыбку. Когда Вадин собрался повести его за собой, он исхитрился оказаться в положении лидера и без колебаний шагнул вперед, не спрашивая о направлении. У него была плавная походка охотника: свисающая до пояса черная коса едва покачивалась при ходьбе, хотя шел он удивительно быстро. Вадину пришлось изо всех сил работать своими длинными ногами, чтобы поспеть за ним.

Король поднял лицо к жестокому солнцу. Оно снова карабкалось к зениту и снова не приносило надежды. Когда-то король готов был проклясть солнце, но время лишило его ярости, как, впрочем, и многого другого. Даже предзнаменование рассветного камня ничего не значило. Она не вернется.

— Мой господин…

Привычка и королевский сан заставили его обернуться медленно, с царственным достоинством. Один из его оруженосцев стоял перед ним в доспехах стража ворот. Новичок, лордик из Имехена, на которого Аджан возлагал большие надежды. Он стоял по-солдатски прямо, делая честь своему начальнику.

— Ваше величество, — произнес страж достаточно четко, хотя и немного скованно, — из Ста Царств прибыл путник. Я привел его к вам, как вы приказывали.

И тогда король увидел другого. Он терялся в тени стражника, сам похожий на тень, маленький, гибкий, темнокожий. Но когда этот другой поднял голову, высокий стражник словно растворился. Да, такое лицо не позабудешь: тонкокостное, преисполненное орлиной гордости, не особенно красивое, но и не уродливое, лицо настоящего мужчины. Он смотрел в глаза старика со спокойной, царственной уверенностью; казалось, незнакомец еле заметно улыбается.

И король был готов ответить на эту улыбку. Надежда снова возрождалась. Она разрасталась, балансируя на грани страха.

Юноша сделал шаг в сторону от стражника, всего один шаг, словно желая отделаться от его навязчивого присутствия. Это движение выдало таившееся за видимым спокойствием напряжение. Однако когда юноша заговорил, его голос был тверд и прекрасен.

— Я приветствую вас, мой господин, и свидетельствую о почтении вашего вассала.

Король взглянул на Вадина, который тщательно изображал полное безразличие.

— Ты сопротивлялся ему? — спросил король незнакомца.

— Нисколько, господин мой. Но, — добавил юноша с полуулыбкой, — я был несколько высокомерен.

Судя по блеску глаз оруженосца, незнакомец не погрешил против правды. Король подавил смех, увидев, что в ясных глазах незнакомца появились веселые искорки; застарелое горе вновь кольнуло воспоминанием и вернуло ему королевскую суровость. Он не смеялся и не встречал такого безграничного радостного бесстрашия с тех пор, как…

Голос короля прозвучал жестко и резко:

— Так, значит, ты из Ста Царств, юноша?

— Из Хан-Гилена, ваше величество.

Король медленно втянул в себя воздух. Лицо его не изменилось и не смягчилось. Только сердце застучало в груди.

— Из Хан-Гилена, — повторил он. — Скажи, юноша, ты слышал что-нибудь о моей дочери?

— Вашей дочери, мой господин?

Голос юноши был холоден, но взгляд устремился в сторону южных просторов Хан-Янона.

Король повернулся, следуя за этим взглядом.

— Да, у меня была дочь. Когда она родилась, я сделал ее своей наследницей. Совсем юной девушкой она была посвящена Солнцу. Достигнув возраста женщины, она, как подобает всем чадам Солнца, отправилась в свое семилетнее странствие жрицы. По окончании его должна была вернуться мудрая, полноправная жрица, готовая рассказывать чудесные истории. Но прошло семь лет и еще семь, а она не вернулась. Теперь назначенный срок истек уже трижды, но никто до сих пор не видел ее, и она ни слова не прислала мне. До меня доходили только слухи, рассказы путников с юга. Говорили, жрица с севера, странствуя по Ста Царствам, отказалась от своих обетов и наследства ради того, чтобы выйти замуж за царствующего князя; говорили также, что она отвергла князя и стала верховной жрицей в Храме Хан-Гилена; еще говорили, будто она сошла с ума и стала ясновидящей, с которой беседовал сам бог; говорили, что она… умерла.

Воцарилось молчание. Внезапно король резко обернулся, и черный плащ взметнулся у него за спиной.

— Меня называют безумцем, потому что я стою здесь день за днем, год за годом, молясь о возвращении дочери. Хотя я состарился и скоро умру, я не назначаю наследника, в то время как там, в тронном зале, мой сын в окружении юных воинов прожигает жизнь в азартных играх и спокойно спит с очередной женщиной. Сильный мужчина, принц Моранден из Янона, великий воин, вождь людей. Он более чем достоин высокого трона. — Король обнажил зубы в улыбке, скорее напоминающей оскал. — Человек не должен горевать по дочери, когда есть сын, рожденный украшать тронный зал. Так говорят люди. Но они не знают моего сына настолько, насколько я его знаю. — Он сжал в кулаки свои тонкие жилистые пальцы, похожие на когти орла. — Юноша! Знаешь ли ты что-нибудь о моей дочери?

Молодой жрец бесстрастно выслушал короля. Затем он открыл свою заплечную суму и вынул оттуда крученое ожерелье из золота, переплетенного с горной медью.

Король пошатнулся. Сильные молодые руки подхватили его, помогли сесть на парапет. Он смутно видел рядом с собой спокойное неподвижное лицо с темными от давней печали глазами.

— Умерла, — проговорил юноша. — Она умерла.

Король взял ожерелье, не в силах унять дрожь в руках.

— Давно?

— Уже пять зим.

В нем вспыхнул гнев.

— И ты ждал до сих пор?

Юноша вздернул подбородок; его ноздри раздувались.

— Я бы явился, мой господин. Но шла война, мне запретили, и никого другого нельзя было послать. Не обвиняйте меня в том, что выше моих сил.