Павел Буркин - Последний Храм

Ненависть жгла раскаленным железом и пьянила, как то пойло, которым месяц назад заливал тоску лейтенант армии Конфедерации. Та самая, страшная и необоримая, которая густо замешана на горе, любви и памяти. Ненависть не давала сорваться с крючка пусть тоже не прошедшей полное обучение и необходимые посвящения, но куда более сильной и опытной Ниаки-Ишкхии. Проклятье, она так и не узнала имя бывшей предводительницы общины. Когда умрет и предстанет перед Великой Матерью, как она скажет, кого отправила на Ее суд?

— Как тебя зовут? — снова спросила Гердис.

Жрица, видно, тоже подумала о свидании с Богиней. Ее губы судорожно сжались, повинуйся ей руки, она бы зажала рот — но и это бы не спасло. Сами собой губы раздвинулись, и Ниаки-Ишкхия произнесла:

— Астрис.

— «Звезда», — задумчиво перевела Гердис. — С таким именем ты должна светить… а не смердеть. Ну что ж, вот Богиня, которую ты предала вместе с нами. Прикоснись к Ней, и Она тебя простит. Или нет. Если доброта Великой Матери так велика, я тоже не трону тебя. Не мне идти против Ее воли.

Такого Гердис даже не ожидала. Астрис рванулась, собрав в кулак все силы. Она даже умудрилась сделать один шаг назад… Но к изваянию богини ее влекли куда более могущественные силы, чем скромные таланты Постигающей Свет. Словно невидимая, но неподъемная ноша опустилась на плечи женщины. Какое-то время она еще сопротивлялась напору, потом колени подломились, и жрица рухнула на пол. В этот момент пальцы ее правой руки едва заметно коснулись плеча изваяния.

Ее касание словно послужило сигналом: изваяние Великой Матери стало стремительно уменьшаться, словно истаивая. Все меньше, меньше, меньше, пока совсем не исчезло. Но не успела Гердис испугаться, как ощутила на руке нечто твердое, но теплое и тяжелое — будто живое. Она посмотрела на раскрытую ладонь. Да, это Она. Та, ради которой Гердис столько раз рисковала жизнью. И готова была рисковать дальше.

«А с этой что? — мысленно спросила богиню Гердис. — Она ведь всех предала… И, может, не только их! Неужели так и уйдет безнаказанной?»

«Ты права, Постигающая свет, — произнес в ее голове голос, услышать который величайшая честь для амритианки. — Это не первое предательство. В Меня она не верила, и думала, что никто не узнает о ее «работе среди язычников на благо Церкви».

Мысли женщины оборвал жуткий, исполненный ужаса, боли и отвращения, вопль. От него содрогнулись даже стены, Гердис показалось, что барабанные перепонки лопнули. Покрывшись холодным потом, она почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Гердис судорожно сглотнула — такого видеть ей не доводилось даже в тюрьме, куда попала по подозрению в язычестве, девять долгих лет назад. Тогда ей неимоверно повезло: церковники ничего не доказали, и она отделалась тяжелым подозрением…

Замерев, уже безо всякой магии, Гердис видела, как пальцы Астрис побагровели, распухли, потом почернели и с противным мокрым хлюпаньем разлезлись, обнажив пожелтевшие и ноздреватые, как тающий снег в предгорьях по весне, кости. Вспомнились рассказы учителя о чудовищной, порожденной магией болезни, которая в год Катастрофы Медара чуть не погубила Нехавенд, от которой люди гнили заживо в течение суток. Здесь было нечто другое — по крайней мере, та болезнь убивала за часы, а не секунды. Наверное, это тоже магия, только еще мощнее и смертоноснее. Первое время Гердис, опасаясь заразиться, опасливо отодвинулась подальше. Но потом сообразила, что гнилая плоть должна чудовищно вонять. А вони не было, даже той, что шла из канализации: каземате вообще ничем не пахло, кроме пыли. Может, это Богиня оградила ее от заразы?

Багровая полоса вздувшейся, умирающей плоти сместилась к локтю, за ней неотступно следовала смертная чернота, а потом плоть лопалась и выворачивалась наизнанку. Вот багровая полоска перехлестнула локоть, потом разлилась по плечу, походя захватила грудь и медленно двинулась по шее вверх. Гораздо быстрее превращались в гнилостно-черную мерзкую массу живот, бедра, вторая рука. Процесс захватил и ноги, и — одновременно — голову. Теперь жрица не кричала. Может быть, она уже умерла? Но нет, губы еще шевелятся, то ли умоляя, то ли проклиная. Наконец, голова тоже превратилась в блестящую слизь, из-под которой проглянул трескающийся, как брошенный в кипяток кусок сахара, череп.

Метаморфозы продолжались. Гердис увидела, как кости размягчаются, расползаются, темнеют, словно в кучу липкой мерзости плеснули кислотой. Разница между ними и бывшим мясом вскоре потерялась. Потом начала видоизменяться и сама слизь. Она все больше обретала сходство с тем, чего Гердис достаточно повидала в канализации. Последним вернулся и запах — он оказался вполне соответствующим виду. Гердис даже не зажала нос — пока путешествовала по провонявшему кишечнику города, она успела попривыкнуть.

— Говорила же — место тебе в канализации, — не удержавшись, сплюнула она.

Положив крошечное изваяние в карман, Гердис вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Клеомена хватятся лишь через несколько часов, она к тому времени будет далеко. Возможно, она еще успеет присоединиться к друзьям и помочь им победить…

Гердис успела отойти шагов на сто — как раз до того перекрестка, за которым нашли упокоение «воины веры». Из-под завала еще слышались приглушенные камнями стоны, вопли и проклятия. Они были живы, если не большинство, то многие. Но кара свершилась, и теперь только Богиня может им помочь, а поскольку они в Нее не верят — не может и Она.

Но миг спустя коридор заполнил низкий грохот. Он шел сзади, из-за двери. Огромная каменная глыба играючи распахнула дверь, выкатилась в тоннель и замерла. За ней следом вывалились и еще несколько, помельче, грохот и треск нарастали с каждой минутой. Обвалилось явно не одно перекрытие.

«Камни помнят, — прозвучало в голове. — Камни мстят…»

Гердис поняла: церковники в очередной раз перехитрили сами себя. Да, их собор поднялся на фундаментах, не имевших никакого отношения к новой вере. И фундаменты эти, намоленные и заклятые жрецами Великой Матери, едва ли стали бы держать чуждый им нарост. Наверняка все обрушилось бы, как только строители закончили и ушли пропивать жалование, а попы начали первую службу.

Но кому-то хватило ума затащить в подвалы неосвященного еще собора главную святыню амритианцев. Понял тот безвестный для Гердис Примас, что поняла она, или и правда руководствовался любопытством — но он спас собор. Теперь камни старого храма не могли рассыпаться прахом, так как тогда под обомками погребли бы и Богиню. Приятный сюрприз ждал, наверное, Клеомена. Но освободить Лик Богини из заточения смогла Гердис.

А там, наверху, творилось невиданное. Могучие, четыре века простоявшие стены складывались, крыши проваливались внутрь, стропила и перекрытия дробились и с грохотом рушились, давя, калеча и убивая. Гибли истязаемые в казематах и их палачи, гибли монахи, гибли немногие в этот поздний час прихожане, явившиеся на прием к Клеомену доносчики, в том числе те, кого послала Астрис. Рассыпались прахом архивы с доносами и протоколами допросов, размалывались в труху трактаты по теологии и философии. Как бумажная, сминалась драгоценная утварь и пыточные инструменты в застенках. А из темного неба чудовищным ядром падал, готовясь давить и ломать, огромный чугунный Знак Единого. Бесчисленные обломки проваливались все глубже и глубже, гордо высившийся собор сначала сравнялся с землей, а потом стал проваливаться еще глубже. Наверное, там, под собором, были какие-то огромные пустоты в недрах земли, в которые теперь и низвергалась вся каменная громада. Не успела Гердис опомниться, как пространство за дверью снова освободилось. В тот же миг грохот стих.