Анджей Сапковский - Меньшее зло

— Ворон ворону… — злобно усмехнулся полукровка. — Как это еще земля носит таких, как ты? Кто вас плодит, чудь?

— Если можно, будьте терпимей, — спокойно произнес Геральт. — Твоей матери, как вижу, приходилось частенько гулять по лесу одной, чтобы у тебя появился повод подумать и о собственном происхождении.

— Возможно, — не переставая усмехаться, ответил полуэльф. — Но я-то, по крайней мере, знал свою мать. А ты, как ведьмак, и этого сказать о себе не можешь.

Геральт слегка побледнел и сжал зубы. Нохорн, который заметил это, громко засмеялся.

— Ну, браток, подобной обиды пропустить нельзя. То, что у тебя за хребтом, похоже на меч. Так как? Выйдете с Сиврилом на двор? А то вечер такой нудный.

Ведьмак не отреагировал.

— Трус засраный, — фыркнул Тавик.

— Что он там говорил о матери Сиврила? — монотонно тянул Нохорн, уперев подбородок в ладони. — Насколько я понял, что-то отвратительное. Что она всем давала, или что-то в этом роде. Эй, Пятнадцатый, да разве можно слушать, как какой-то приблуда обижает мать друга. Мать, мать ее е… это же святое!

Пятнадцатый охотно встал, отстегнул меч и бросил его на стол. Выкатил грудь, поправил наручи с серебряными шипами, сплюнул и сделал шаг вперед.

— Если ты в чем-то сомневаешься, — добавил Нохорн, — то Пятнадцатый как раз вызывает тебя драться на кулаках. Я же говорил, что тебя вынесут отсюда. Сделайте место.

Пятнадцатый приблизился, поднимая кулаки. Геральт поднес ладонь к мечу.

— Осторожно, — сказал он. — Еще шаг, и ты будешь искать свою руку на полу.

Нохорн и Тавик сорвались с мест, схватившись за мечи. Молчаливые близнецы одинаковыми движениями достали свои. Пятнадцатый отступил. Не двинулся лишь Сиврил.

— Что тут происходит, елки-палки? На минуту нельзя вас оставить.

Геральт очень медленно повернулся и глянул в глаза цвета морской волны.

Она была почти одного с ним роста. Соломенные волосы неровно срезаны у самых ушей. Она стояла, одной рукой опершись о косяк, в обтягивающем бархатном кафтанчике, затянутая богатым поясом. Ее юбка была неровной, асимметричной — слева доходила до щиколоток, справа же открывала мощное бедро над голенищем высокого сапога из лосиной кожи. На левом боку висел меч, на правом — стилет с большим рубином на рукояти.

— Языки проглотили?

— Это ведьмак, — буркнул Нохорн.

— Так что?

— Он хотел говорить с тобой.

— Так что?

— Это волшебник, — загудел Пятнадцатый.

— А мы волшебников не любим, — добавил Тавик.

— Спокойно, ребята, — сказала девушка. — То, что он хочет со мной поговорить, еще не преступление. Забавляйтесь дальше, и без скандалов. Завтра будет базарный день. Вы же наверняка не хотите, чтобы ваши выходки помешали ярмарке, такому важному событию в жизни этого милого городка?

В наступившей тишине раздался тихий паскудный смешок. Смеялся все еще беззаботно развалившийся на лавке Сиврил.

— Да ну тебя, Ренфри, — еле выдавил полукровка. — Важное… событие!

— Заткнись, Сиврил. Немедленно.

Сиврил перестал смеяться. Немедленно. Геральт не удивился. В голосе Ренфри зазвучало что-то очень странное. Что-то, похожее на багровые отблески пожара на клинках, вой убиваемых, ржание коней и запах крови. У остальных, видимо, тоже возникли подобные ассоциации, потому что бледность покрыла даже загорелое лицо Тавика.

— Ну, беловолосый, — прервала тишину Ренфри. — Давай выйдем в большую избу, присоединимся к старосте, с которым ты сюда пришел. Он ведь тоже, наверное, хотел бы со мной поговорить.

Кальдемайн, ожидавший возле стойки, увидев их, прервал тихий разговор с корчмарем, выпрямился и сложил руки на груди.

— Послушай-ка, госпожа, — твердо, не теряя времени на вступительный обмен любезностями, начал он. — От этого вот ведьмака из Ривии я узнал, что привело вас в Блавикен. Кажется, вам не нравится наш волшебник.

— Может. И что с того? — спросила Ренфри, тоже не очень вежливо.

— А то, что для ваших претензий есть городские или каштелянские суды. Кто обиды свои здесь на Лукоморье захочет оружно мстить, обычным разбойником считаться будет. И еще, что вы ранехонько вылетите из Блавикен вместе со своей чудной компанией, либо же я вас посажу в яму, пре… пре… Как это называется, Геральт?

— Превентивно.

— Вот именно, превентивно. Вы все поняли, дамочка?

Ренфри раскрыла кошель, висящий на поясе, и достала в несколько раз сложенный пергамент.

— Почитайте, староста, если вы грамотный. И никогда не называйте меня «дамочкой».

Кальдемайн взял пергамент, долго его читал, затем без слов передал ведьмаку.

— «Моим комесам, вассалам и вольным подданным, — вслух прочитал Геральт, — всем касающимся сообщаем, что Ренфри, принцесса крейденская, остается в наших службах и мила нам, тот гнев наш на голову свою притянет, кто бы памехи ей учинял. Одоэн, король…». «Помехи» пишутся через «о». Но печать похожа на настоящую.

— Потому что она и есть настоящая, — сказала Ренфри, вырывая у него пергамент. — Ее поставил Одоэн, ваш милостивый господин. Поэтому я не советую «помехи мне учинять». Как бы оно там не писалось, результат для вас может быть очень печальным. Так что, уважаемый староста, не можешь ты меня посадить в яму. И называть «дамочкой». Никаких законов я не нарушала. Пока.

— Если ты их нарушишь хотя бы на волос, — Кальдемайн говорил так, словно хотел сплюнуть, — я всажу тебя в подвал вместе с этим пергаментом. Клянусь всеми богами, дамочка. Пошли, Геральт.

— А с тобой, ведьмак, — Ренфри прикоснулась к плечу Геральта, — еще словечко.

— Не опоздай на ужин, — бросил через плечо староста. — А то Либуша взбесится.

— Не опоздаю.

Геральт оперся на стойку. Поигрывая медальоном с волчьей мордой, он взглянул в сине-зеленые глаза девушки.

— Я слыхала о тебе. Ты Геральт из Ривии, белоголовый ведьмак. Это правда, что Стрегобор твой друг?

— Нет.

— Это упрощает дело.

— Не очень. Я не собираюсь спокойно наблюдать.

Глаза Ренфри сузились.

— Стрегобор завтра умрет, — сказала она тихо, отбрасывая со лба неровно подрезанные волосы. — Было бы меньшим злом, если бы умер только он.

— Если, а точнее, до того, как Стрегобор умрет, погибнет еще несколько человек. Другой возможности я не вижу.

— Несколько, ведьмак? Это очень скромно сказано.

— Чтобы напугать меня, нужно нечто большее, чем слова, Колючка.

— Не называй меня Колючкой. Я не люблю этого. Дело в том, что есть и другие возможности, и я их вижу. Стоило бы их обговорить, но что же, Либуша ждет. Она хоть красивая, эта Либуша?

— Это все, что ты хотела мне сказать?

— Нет. Ладно, иди. Либуша ждет.

В его комнатушке на чердаке кто-то был. Геральт узнал об этом еще до того, как подошел к двери, по еле слышной вибрации медальона. Он задул масляную лампадку, которой освещал себе лестницу, вынул из голенища кинжал и заткнул его за пояс сзади. Потянул за ручку. В комнате было темно. Но не для ведьмака.