Андрей Валентинов - Рубеж

— А ну, говорите, жидята, где ваш батька червонцы запрятал?..

Голые ноги — в костер…

Страшный дух горящей плоти.

И крик… До сих пор он стоит в ушах, этот крик! Сначала умер Ицык, самый младший, затем — Шлема… Потом замолчала Рахиль — страшная, непохожая на себя. Кто-то взмахнул шаблей, поднял ее голову, насадил на пику. На меня взглянули широко раскрытые пустые глаза…

Веревки впивались в запястья. Я знал — смерть рядом. Но страх исчез, остались лишь ненависть — и жуткая, рвущая душу жажда Мести. За мою семью. За мой народ. За себя. Ухмыляющиеся рожи подступили ближе, кто-то плюнул в лицо.

— А вот и мы, жиденок! Ну, может, ты чего скажешь, перед тем как сдохнешь?

И тогда воззвал я к Небу, к низкому, покрытому тучами Небу.

К Нему!

К Б-гу Авраама, Ицхака и Иакова, к Г-ду народа моего.

…Темным пламенем вспыхнули веревки. Вспыхнули — упали. Рука рванулась вперед, вырывая чью-то шаблю…

— …Твое желание услышано, Иегуда бен-Иосиф! Да будет так! И знай, что жалеть уже поздно! Ты станешь Смертью, Мстителем за свой народ, пока не встретятся Смерть, Двойник и Пленник. И да будет так!..

И вот они — встретились.

В последние дни Ярина редко заходила в отцовский дом. Что там делать? Пусто, тихо, комнаты заперты, из всей прислуги — вечно сонная Глашка, которую никогда не застанешь на месте. Ночевать — и то страшновато, словно в детстве, когда из всех углов темной комнаты начинают лезть упыри с чертями и Черная Рука над кроватью нависает. Особенно после страшных баек языкатого Хведира — уж он-то старался!

Но этим вечером довелось и залу открыть, и камчатой скатертью стол устелить. Глашка, так и не проснувшись до конца, выставила зеленую бутыль с рейнским да филижанку с варенухой, да знаменитый мед, что был сварен еще покойной супругой сотника Логина.

И к этому — угощение, как водится. И зубцы, и путрю, и борщ-квашу, и шулики. Есть чем брюхо потешить!

А все потому, что гости. Вернее, один гость — пан Рио.

Виделись они, понятно, каждый день, но Ярина обычай помнила. Раз она — наказной сотник, то тех, кого на службу берет, должно домой пригласить да угостить от души. А пан Рио — не обычный сердюк. И роду зацного, шляхетного, и прибыл издалека.

Девушка и пана Крамольника пригласила, да лекарь отговорился. Не иначе усидеть в кресле не мог. Оно и ясно — знатные канчуки у Павки Гончара!

Итак, гости. Ярина была не одна, а с Хведиром, и Агмет тут же — за креслом ее стоял, брови хмуря. Все по обычаю, разве что гарматного салюта после здравиц не учиняли. Впрочем, пили мало, да и к угощению едва притронулись (Глашка, по такому случаю нацепившая новую керсетку вкупе с ненадеванной шапочкой-кибалкой, даже обиделась). Не до того — Хведир-Теодор молчал, Ярине говорить не хотелось, а пан Рио хоть и улыбался, стараясь хозяйку беседой увлечь, да тоже, видать, к веселью был не сильно расположен.

Посидели по чину, чарки подняли, донышками по столу ударили.

Хведир сразу распрощался — пошел к себе, новое письмо в Полтаву строчить. Агмета Ярина услала в город — стражу на улицах проверить.

Самой полагалось бы, так ведь гость в доме!

Вот и остались вдвоем. Остались — да и разговорились. Странное дело: слушать пана Рио оказалось интересно, почти как Хведира. Да только бурсак больше книги мудрые пересказывал, а гость все своими глазами видел. Слушала Ярина, дивилась. В каждой земле свой норов, свой обычай. А тут и ежи с волка величиной, и карлы лесные, и

Чудило Глиняное, что страхи на людей насылает.

Слушала — и верила. Потому верила, что сам пан Рио многому удивлялся — и зброе огненной, и книжкам друкованным, и черкасскому ладу вольному. О таком в его дальней земле и не слыхали. А когда Ярина вспомнила о чуде-чудном, что в стране французской недавно сотворили, — летуне-монгольфьере, — гость только руками развел. Девушка не удержалась — варшавскую газету принесла, где то чудо нарисовано было. Пан Рио дивился, а Ярине приятно стало. Хоть и не встретишь у нас карлов лесных, а все равно есть чем гордиться.

После о жизни заговорили. Пан Рио о себе поведал, Ярина — о себе.

И вновь дивно стало. О том, что батька гостя — человек шляхетный, Ярина и раньше слыхала.

Слыхала — и в толк взять не могла: отчего тогда пан Рио по чужим землям шастает? Ведь не на службе военной, а в доме хозяин нужен!

Теперь поняла — батька пана Рио тамошнего гетьмана прогневал, за то и был по суду на смерть покаранный. Но ведь сейчас банацию эту вроде как отменили? Чего ж пану Рио в свой маеток не вернуться? Что вороги дом пожгли — беда, так ведь и не такое бывает. Дом отстроить можно, после — жену привести, а там и детки забегают.

Или серебра мало? Потому и в сердюках пан Рио? Гость улыбался, пытался объяснить, но тут и толмач невидимый не всегда мог помочь.

— В нашей земле… нашем мире… несколько иные законы…

Пан Рио задумался, подбирая слова, вздохнул.

— Это трудно пояснить. Но мне кажется, что в моем мире законы магические… волшебные имеют большую силу, чем законы физические. У вас такое — исключение. У нас — правило. Мы говорили с господином Теодором, и он предположил, что мой мир находится ближе к Внутренней Сфере, поэтому в нем больше тонких материй…

Ярина испуганно моргнула. Все, тонкие материи пошли! Ну, Хведир, погоди!

Гость понял, улыбнулся.

— Скажем, наш мир… более волшебный.

Девушка не стала отвечать. Может, и так, а все равно дивно.

— Хотя кто знает? — пан Рио медленно встал, шагнул к окошку, зачем-то тронул рукой толстое стекло. — Сегодня мне снилось… Очень странный :он… видение. Будто кто-то допрашивает меня… мою душу… Кто-то черный…

Ярине стало не по себе. Полутемная зала, густые тени в углах, за жошком — сизый вечер… Бр-р-р!

— Сны, конечно, всякие бывают, — гость словно понял: подошел ближе, улыбнулся. — Иногда и чужая жизнь снится, словно своя. Но этот… черный… Он рассказал кое-что очень важное…

— Да будет вам, пан Рио! — девушка заставила и себя улыбнуться. — Сны Бог посылает. А если какие не от Бога, то в церковь вам надо, да свечу поставить. Как вы там у себя без Бога живете?

Гость развел руками — так, мол, и живем.

— Как я понимаю, господин Теодор будет жрецом… священником? Ярина кивнула.

— Я слыхал, что у вас жрецам… служителям Бога запрещено жениться. Такой странный обычай!

— И вовсе не у нас! — возмутилась девушка. — То у латинов, а латины истинного Бога забыли, в ересь впали. У нас только монахам того не можно, . священники женятся. Вот пан Хведир…

Она осеклась, замолчала — и с изумлением поняла, что краснеет.

С чего бы это?

Гость улыбнулся, и от этой улыбки Ярине стало и вовсе стыдно.