Татьяна Андрианова - Как вывести ведьмаков

— Лечебными. Их нужно свежими собирать. В них тогда вся сила сохраняется.

— Какие грибы могут быть в эту пору? — скептически фыркнул Дорофей, осматривая старика уже другими глазами.

Раньше он смотрел на Гонория и видел просто больного человека. Теперь же перед кошачьим взором вставали цветные тонкие поля человеческой ауры. Удивительно нежный, голубой, искрящийся цвет энергетического поля жреца поразил пушистого зверя до глубины души. Невольно захотелось дотронутся, поводить когтистой лапой в надежде, что хотя бы часть этого великолепия притянется и побудет пусть временным, но украшением. Голубой цвет энергетики пожирали красновато-черные пятна болезни. Энергия болезни медленно, но верно отвоевывала позиции, накрывая старика в беспокойном забытье чем-то вроде грязного савана. Дорофей тяжело вздохнул. Одному ему такое явно не исправить.

— Леший знает где, — уверенно изрекла Светлолика и отправилась искать корзину в кладовку, где ее ждал сюрприз.

Евстах разобрал-таки в кладовой, расположил по стенам полки, рассортировал все, разложил вещи, травы в пучках развесил стройными рядами на веревках, натянутых под потолком. Такого порядка в кладовке отродясь не бывало.

Рассчитывавшая нырнуть в гору разнообразных вещей, с чувством покопаться в них, беспорядочно затолкать все обратно и подпереть дверь комодом, если она, как бывало не раз, не закроется, ведьма растерялась. В наведенном порядке глаза разбегались, обнаруживая кучу давно потерянных вещей. Нарушать наведенную домовым эстетику казалось чем-то сродни святотатству.

— И как же я тут чего-нибудь найду? — с тоской во взоре вздохнула она.

— Во-о-от, — злорадно фыркнул кот. — Видишь, какой от него вред.

Евстах смущенно шмыгнул носом. Вовсе не на такой эффект он рассчитывал.

— А чего потеряла-то? Может, я помочь чем смогу? — осторожно, чтобы не усугублять и без того пошатнувшееся положение, уточнил домовой и с надеждой заглянул снизу в глаза затосковавшей хозяйки.

— А ты уже помог, — саркастически заметил Дорофей. — Вон в родной кладовке ничего не найти теперь.

— Как будто в этом бардаке чего-нибудь найти было можно?! Да в подобной свалке ни одна ищейка не разберется! — не выдержал незаслуженных подначек кота Евстах и даже попытался подбочениться, но тут же неловко осекся и сбавил тон: — В смысле госпожа ведьма, конечно, нашла бы, что захочет, но ведь теперь я подсказать могу.

— Найди-ка мне, друг мой, большую корзину. Раз уж ты так до подсказок охоч, — попросила Светлолика, перестав изображать памятник собственному потрясению. — А ты, Дорофей Тимофеевич, чем других критиковать, лучше бы сам делом занялся.

Кот надулся и стал похож на лохматый шар с глазами.

— Ну и пойду, — раздраженно фыркнул он. — Разведут дармоедов, а я вечно крайним оказываюсь, — недовольно зашипел Дорофей под нос так «тихо», что глухой расслышит, не прислушиваясь.

Светлолика, впрочем, внимания на недовольство кота не обратила. Пришлось ему, неоцененному и непонятому, приниматься за лечение жреца. Кот глубоко, с надрывом вздохнул, осознавая всю тяжесть кошачьего бытия и постоянное угнетение более сильными окружающими, и осторожно, плавно перетек на старческое тело Гонория. Улегся прямо поверх одеяла, распластался, растекся, как некая бескостная меховая полость с подогревом, завибрировал, мурлыча. Когти Дорофея Тимофеевича принялись мерно царапать одеяло, осторожно, по капельке выманивая болезнь из измученного стариковского организма. Жрец затих. Перестал метаться и как будто посветлел ликом. То ли тепло ему стало под своеобразной грелкой, то ли кошачьи манипуляции и впрямь помогали.

Евстах быстро отыскал корзину. Да не одну, а целых три штуки на выбор и с гордостью, словно сплел каждую собственноручно, предъявил их ведьме. Светлолика бегло осмотрела предложенный ассортимент и забраковала пару как ненужные. Одну — потому что слишком уж большая, грибы в такую неделю собирать будешь. Другую местами погрызла мышка. Третья же оказалась в самый раз. Достаточно вместительная и при этом вполне легкая, с удобной ручкой и при ходьбе не мешает.

— Ну, я пошла, — известила Светлолика домашних и сделала было шаг за порог, как Евстах намертво вцепился в юбку домотканого платья.

— Куда же ты?! — заголосил он, словно не в лес она к лешему собралась, а на войну с сопредельным государством, причем воевать собирается своими силами и в гордом одиночестве. — Не позавтракав, чаю не попив, и душегрею не надела. Простудишься ведь.

Здравое зерно в панике домового было. Простудиться на по-весеннему коварном ветерке можно было запросто.

— Душегрею давай. А завтракать некогда — время дорого, — строго оповестила ведьма Евстаха, чтобы не зарывался.

Забота всегда приятна. Оно, конечно, и кошка заурчит, когда ее погладят ласково и о ее будущем побеспокоятся, только о субординации тоже забывать не следует, а то, не ровен час, на голову сядут, ножки свесят и помыкать начнут.

Домовой вовсе не обиделся. Характер у него вообще был легкий, услужливый. Такие качества в домовых с младенчества пестуются, чтобы с людьми хорошо уживались. Он заметался как перепуганная белка и за несколько секунд отыскал красивую стеганую душегрею, которую, к слову, Светлолика тщетно искала пару лет, собрал в узелок сырники, налил в старую походную фляжку компота из сушеных груш, яблок и шиповника. Провиант и одежду торжественно вручил девушке, заслужив с кровати от Дорофея презрительное сквозь зубы: «Подхалим!»

— И лапти надень, — посоветовал Евстах.

— Зачем? — удивленно уставилась на собственные ботинки Светлолика, искренне не понимая, чем ее обувь так плоха, что домовому не угодила.

— А в лаптях по лесу ходить удобнее. Сейчас в лесу сухо, давешний дождь уже в землю впитался, а лапоть с корнями, из земли выпирающими, сцепление хорошее имеет и ногу бережет, — со знанием дела заявил домовой.

Ведьма поняла, что, если начнет спорить, дольше провозится, и переобулась. В лес она вышла в лаптях, в душегрее и с корзиной наперевес, готовая к любым опасностям. К лешему путь был не близкий, но хорошо знакомый, и Светлолика решительно шагала, не особо оглядываясь по сторонам. Ноги сами несли ее по привычной дороге.

За старой заброшенной мельницей, в омуте под развалившимся колесом проживало некое неизвестное чудище, о котором многие слышали, но никто в глаза не видел, по крайней мере полностью. Иногда откуда-то из темно-зеленых, мутных глубин выныривали розовые, словно пятка младенца, щупальца и долго шарили по берегу. Светлолика часто оставляла многоногому несколько сухарей. Чудище осторожно ощупывало подношение и утаскивало его под воду, откуда вскоре доносился смачный хруст. На сей раз ведьма оставила на берегу сырник, хотя и не была уверена, что еда обитателю омута понравится, а переводить пищу зря она не была приучена, но тихий всплеск и последовавшее за ним довольное чавканье развеяли ее сомнения.